Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга I

— Откуда родом? — спросил Ныч Шелякина.

— Родился в Орловщине, а вырос в Мариуполе, там школе учился, и аэроклуб закончил. — Сержант вдруг посуровел. — Скажите, товарищ старший политрук, Мариуполь еще не заняли?

— Точных сведений не имею, — отвечал Ныч. — Сложная там сейчас обстановка.

Шелякин больше ни о чем не спросил, лишь замутившимся взором посмотрел куда-то вдаль, и Нычу показалось, что слышал он, как застонала от горя душа пилота.

А я в это время уже знакомился с лейтенантами. Их было четверо: крепко скроенный Беспалов, тоненький, как былинка, с пухлыми девичьими губами Кисляк, коренастый, не по годам серьезный, Берестовский и постарше их всех Куликов.

— Ну, что ж, товарищи, — сказал я прикомандированным. — Будем воевать вместе. Сейчас придет машина — отвезут вас в баню. Старшина покажет места в общежитии, потом обед. После обеда — изучение района, а пока познакомьтесь с нашими летчиками, со своими новыми механиками. Разойдись!

Две шеренги, рассыпаясь, сходились, как на братаньи. Возгласы, приветствия, восклицания, многие друг друга знали по Ейской школе морских летчиков. Батько Ныч остался тут, а я ушел с Калининым на командный пункт.

— Вас как зовут, товарищ капитан?

— Иван Куприянович. А вас?

Выслушав ответ, Калинин спросил:

— Как вы решили поступить с нами? Смешаете со своей эскадрильей или мы будем получать от вас задания и действовать самостоятельно?

По тому, как он это спросил, видно было, что этот вопрос для него далеко не безразличен.

— Над этим я пока не думал. Скорее всего действовать будем в зависимости от обстановки и заданий: и врозь, и сообща. Решим вместе с вами.

У землянки КП капитан расстегнул реглан, стянул с головы меховой шлемофон с очками, взъерошил над широким лбом копну темно-рыжих волос и увечье лица стало еще заметнее.

— А что у вас с губой?

— Да так, обветрилась и потрескалась, вот и вздулась. Генерал Жаворонков был у нас, приказал срочно ехать на операцию. Это, пожалуй, единственный приказ, который я позволил себе не выполнить. Воевать она мне не мешает. Красотой займемся, когда немцев разобьем. А сейчас скажите мне, Михаил Васильевич… Правильно я вас называю? Скажите, вы здесь уже месяц воюете. Удержимся мы на перешейке или немца в Крым пустим?

— Вы такое спрашиваете…

— Значит, плохо дело, — вздохнул Калинин. — Теперь познакомьте, пожалуйста, с воздушной и наземной обстановкой.

Беседа наша затянулась. Как старший по званию и по возрасту, Калинин держал себя непринужденно и независимо, в то же время подчеркивая, что он готов оперативно подчиниться более молодому командиру эскадрильи. Пришел батько Ныч.

— Простите, что вторгаюсь, — сказал он, раскуривая трубку. — Чего доброго, вы успели уже надоесть друг другу. Кто у вас, товарищ капитан, может дать мне сведения, сколько прибыло коммунистов и комсомольцев.

— Это и я могу, — охотно ответил Калинин. — Простите, товарищ комиссар, будем знакомы ближе. — Калинин сказал свое имя и отчество, Ныч тоже. — Так вот, Иван Константинович, прибыли вместе со мной: два члена партии, один кандидат, остальные комсомольцы. Сегодня дам список пофамильно.

— Да, — спохватился Ныч. — Как вы так точно вышли на наш аэродром? Таких деревушек, как Тагайлы, раскидано по степи много.

— Шли строго по маршруту и не ошиблись, — пояснил Калинин, сдерживая улыбку, — видно, трещины на губах беспокоили. — А правду сказать, по ветряку нашли. Далеко виден.

За лесной полосой прошумела полуторка. Послышались голоса людей, штурмующих кузов машины.

— Вы поезжайте, а я здесь с техниками задержусь, — предложил Ныч.

По пути к машине комиссар шепнул мне:

— А мельницу надо убрать, как думаешь?

— Тут и думать нечего.

Летчики уехали. Высоко над деревней кружил одинокий самолет.

— Видел, «хейнкель», — сказал Ныч оружейнику Бугаеву. — Слушай, тут надо…

Подвижной, вездесущий Ныч не любил откладывать дела на потом. Ведь это явный разведчик. Чего доброго, «гостей» приведет. Неспроста же кружил.

— Скажи, Бугаев, ты со взрывными работами знаком?

— Что?

— Ну, взорвать, скажем, вон ту мельницу сможешь?

— А почему нет. Было бы чем.

Не прошло и десяти минут, как к ветряку подвезли шашки динамита и бикфордов шнур. Пока Бугаев закладывал под сруб взрывчатку, Ныч облазил мельницу, нет ли где ребятишек. Посмотрели вокруг — на сельской площади ни души. Подожгли шнур и отбежали неподалеку к заброшенному амбару. Взрыв в деревне был совсем неожиданным и сильным. Сначала ветряк словно завис над землей без опоры, и сразу же накренился, а коснувшись земли, с треском и скрежетом превратился в большую кучу обломков, над которой высоко вздымалась клубами белая пыль.

Люди выбегали из хат и мчались опрометью в сухие заросли кукурузы на огородах, из бани выскакивали голые летчики и прыгали в открытые рядом щели.

Когда все улеглось и выяснилось, и летчики, посмеиваясь друг над другом, мылись заново, прилетели «юнкерсы» — десять штук. И высоко сзади них две пары «мессершмиттов». Дежурным приказано было не взлетать. Бомбардировщики прошли между аэродромом и деревней, взяли курс на запад. Потом снова появились, прошли южнее аэродрома и деревни. Вскоре послышались глухие взрывы. Бугаев взобрался на амбар и оттуда давал пояснения.

— Ложный аэродром долбают, — кричал он. — Хорошо работают, сволочи, когда никто не мешает.

Базировавшиеся по соседству «миги» ушли во второй половине дня на задание. Аэродром притих, будто его не существовало. Все скрыто, замаскировано. Старт свернут. Если посмотреть с воздуха, то вряд ли можно приметить обложенные дерном, укрытые под навесом маскировочных сетей капониры, а в них самолеты. И уже совсем невозможно догадаться, что в этих самых капонирах наводили порядок летчики 5-й эскадрильи. Вместе со своими механиками они осматривали двигатели, устраняли обнаруженные дефекты.

В зарослях лесополосы шло импровизированное занятие: знакомили новичков по карте с районом базирования и боевых действий, с безопасностью и сложностью воздушной обстановки, с тактикой наших и немецких летчиков на Перекопском перешейке.

В этот тихий час прогудел над аэродромом одинокий И-16. С земли, конечно, никто не видел, что в кабине сидел в летных очках и в генеральской фуражке Василий Васильевич Ермаченков. А он покружил над деревней и ушел в сторону КП группы, снова вернулся и зашел на коробочку. Свой значит. Выложили ему «Т». Истребитель приземлился. Летчик зарулил на старт и выключил мотор.

На аэродроме Тагайлы соблюдалось правило: после посадки самолеты немедленно убирались с летного поля и маскировались. Инженер Докунин подумал, что на истребителе мотор заглох, послал на помощь машину — стартер, чтобы летчик смог запустить мотор и отрулить самолет к лесополосе или к свободному капониру. А Василий Васильевич на сей раз забыл, что наставление по производству полетов и по аэродромной службе обязательны для всех летчиков, независимо от должности и звания. Он оставил парашют в кабине, очки бросил под козырек к прицелу, а фуражку надел на ручку управления, сам же сел в машину и уехал на КП эскадрильи.