Николай Сташек - Крутыми верстами

— Если так, то надо побыстрее перемещаться.

Офицеры заспешили. Засуетился и майор Великий, но, поднимаясь, не удержался на ногах. Упал, закашлялся. Дремов оставил основной НП через полчаса, а оглянувшись, подходя к запасному, увидел, что район оставленного НП вновь покрылся разрывами. В дыму и участок обороны батальона Лаптева. В самом начале хода сообщения к нему подбежал радист.

— Вас замполит, Носков.

Находясь на НП второго батальона, Носков торопливо докладывал, что противник прорвал передний край батальона.

— Танки обходят НП с тыла. Прошу огонь по высотке, — настаивал замполит.

— Да ты что? Туда танки не пройдут. На флангах батальона сплошные минные поля. Пусть лезут, а вот пехоту от них сейчас отрубим.

Из всех огневых средств, имевшихся в полку, не вел в эти минуты огонь лишь гаубичный дивизион. И разумеется, не потому, что для него не хватало целей. В ожесточенном бою, продолжавшемся с раннего утра, самые сложные ситуации возникали внезапно, и трудно сказать, чем бы все закончилось, забудь Дремов истину, усвоенную еще в предвоенное время, что всякий командир способен справляться с управлением в бою только до той поры, пока он в состоянии влиять на его ход имеющимися в его распоряжении силами и средствами. Поэтому, пустив в ход свой последний «кулак», Дремов подосадовал, что без крайней нужды поддался настояниям замполита. К счастью, в эти минуты в воздухе появилось несколько звеньев наших штурмовиков. Они дружно обрушили бомбы на противника, прорвавшегося на стыке с соседом справа. Вслед за ударом штурмовиков открыла беглый огонь не только дивизионная, но и корпусная артиллерийская группа. Дремов понял, что началась огневая подготовка для контратаки. Через несколько минут с тыла к участку полка приблизилось несколько небольших танковых колонн. За ними тянулись длинные шлейфы пыли.

— Видал? Выдвигаются с пехотным десантом, — прокричал он медленно подошедшему начальнику штаба.

В воздухе вновь появились штурмовики. Вслед за их ударом выдвигавшиеся полки развернулись в боевой порядок и перешли в атаку. Справа их поддержали части соседней дивизии.

Неся значительные потери, противник начал отступать, но, разобравшись, что в составе контратаковавших его наших частей имеются американские «Шерманы» [4] «Шерман» — американский танк устаревшей конструкции с бензиновым двигателем, поставляемый нам по ленд-лизу. , как бы воспрял духом и стал зло огрызаться. Темп контратаки заметно снизился.

— Вот тебе и заморская техника, — тяжело выдохнул Дремов, глядя, как на поле боя то в одном, то в другом месте ярко запылали «Шерманы». Но тут послышались хлесткие, характерные для противотанкового орудия выстрелы; Иван Николаевич понял, что в контратакующем полку, кроме танков, есть еще и самоходные установки отечественного производства. «Видно, ввели в бой их из второго эшелона. Значит, дела наши поправимы», — заметил он, вспомнив, как первые самоходки уже зимой 1942/43 года успешно расправлялись не только со средними, но и с тяжелыми танками противника. Вооруженная 122-миллиметровой пушкой, САУ прожигала броню любой толщины. Не случайно немцы прозвали нашу самоходку «черной смертью».

Когда противник, прорвавшийся на стыке с соседом в тыл первого батальона, не выдержав ударов контратаковавших частей, начал отступать, батальон Заикина был вынужден развернуться и выставить против него большую часть своих сил. Для обороны с фронта оставались лишь первая рота, два пулемета, оставленные Супруном, да станковый пулемет Ладыгина, все еще занимавший позицию на правом фланге полка.

Поскольку натиск несколько потрепанного противника составлял все же для батальона серьезную угрозу, Дремов задействовал для успешного завершения боя на этом направлении всю полковую артиллерийскую группу и противотанковый резерв.

На землю опускались сумерки, но бой продолжался.

У одного из пулеметов, оставленных Супруном для прикрытия ротной позиции, наводчиком был Федор Ершов. Получив задачу лично от командира роты, он поклялся в душе, что умрет, но противника через позицию не пропустит. «Будет она роте еще нужна», — бормотал он, устанавливая пулемет, а когда наводчик второго пулемета, отражая атаку, был смертельно ранен, Федор оценил создавшуюся обстановку довольно расчетливо: «Фронт должен оставаться фронтом. Два пулемета не один. Поставлю оба».

Мотаясь по траншее, он прочесывал длинными очередями пересеченную местность то из одного, то из другого пулемета. Этим Федор старался создать видимость сплошного фронта, а когда вражеская пехота повалила из нашего тыла — повернул пулемет в ее сторону. Долго он ее сдерживал, но всему бывает предел: у обоих пулеметов нагромоздились кучи гильз, а патронов осталось всего десятка полтора — лишь в диске левого пулемета, возле которого на дне разрушенного снарядом окопа неподвижно лежал пулеметчик. «Их сожрешь, а как дальше?» — стучала у солдата тревожная мысль.

Обшарив все ниши, Федор не нашел ни одного патрона. «Что искать? Патроны не лопухи, от сырости не вырастают», — подумал он.

Возвращаясь к правому пулемету, Федор услышал рядом в траншее торопливые шаги. Насторожился: «Немец!» Схватился за гранату. Еще секунда, и вырвал бы чеку, но… из-за угла траншеи, обливаясь потом, появился светловолосый сержант. Федор обрадовался, вспомнил недалекое прошлое. Когда его принимали в партию, сидел этот сержант на почерневшем пне, затягивался цигаркою и молчал: вопрос о приеме был уже решен, оставалось только проголосовать, и тут сержант поинтересовался: «Ты что это, в партию по убеждению идешь или так, за кумпанию?» Больно кольнуло тогда в сердце. «Это ж как «за кумпанию»? А в девятнадцатом годе прорвался через беляцкий фронт в конницу красную также за кумпанию? То ж и теперь влез в эшелон, чтобы попасть самовольно на фронт… Эх ты, паря. Кумпания». Так и застряло в нем это слово. «Ладыгин его фамилия», — вспомнил Федор.

— Ну, здоров! Что смолк? Выдохся, что ли? — спросил сержант.

Вопрос задел Федора за живое.

— Какой там хрен выдохся! — выкрикнул он как ужаленный, обжигая сержанта взглядом. — Вон, последние, — сердито ткнул солдат в диск пальцем, укороченным наполовину еще в гражданскую. — Патроны к концу. Все выпалил. Осталось с гулькин нос.

— Так что же ты? Вот чудак! У меня их целых три ящика. Склад! — через силу улыбнулся сержант.

Ловко подхватив Федора, Ладыгин чуть ли не силком потащил его за собой, ускоряя шаг:

— Давай, давай! Как мне одному отбить? Того и глади вновь попрет пехота.

Последние слова сержанта Федор истолковал по-своему, вроде того, что тот захотел его подчинить себе, взять в помощники.