Николай Сташек - Крутыми верстами

Великий выхватил из сумки карту и, приглядываясь к приднепровской полосе, проговорил:

— В районе нашего выхода к реке лес подступает почти к берегу.

— Вот видишь, это уже хорошо. Раз лес, значит, плоты. Лес обеспечит укрытие и подразделений и тыла в исходном районе. Поищем, так еще что-нибудь найдем. Давай шевелить мозгами.

Вскоре они оказались в расположении все еще отдыхавшего полка. Лес молчал. Лишь кое-где слышались негромкие разговоры, тянуло сладким березовым дымком от походных кухонь, отмахиваясь от назойливых осенних мух, пофыркивали лошади, а на верхушке сосны трещала сорока.

Из-за кустов появился ординарец. Держа в одной руке котелок, а в другой — подкопченный с боков чайник, подошел к командиру, улыбнулся.

— Принес поесть, товарищ полковник.

— Давай чайку, во рту пересохло.

Видя, как нелегко далась командиру поездка в дивизию, солдат старался ненавязчиво ему помочь, а Дремов, глядя на его руки, в душе выражал отцовскую благодарность. «Человеческое внимание надо ценить, ценить дороже всего самого ценного, ценить именно то, что человек старается, что он это делает от души, бескорыстно».

Машинально прислушиваясь к нарастанию артиллерийского гула где-то в районе Гринева, Дремов смотрел в мрачнеющее небо, где, клубясь, все больше сгущались сизые тучи. «Побольше бы их», — думал он.

Из-за сосняка послышался оживленный разговор. Насторожившись, ординарец недовольно фыркнул:

— Не дадут человеку поесть.

— Кто там? — спросил Дремов.

— Вроде подполковник Новиков. Его голос.

— Так уж и Новиков, — усомнился Дремов, но, оглянувшись, вскрикнул: — Смотри! И правда он. Откуда ты?

— Видно, не ждали.

— Ждать-то ждали, письмо получили, но не думали, что ты, неугомонная душа, так быстро примчишься.

— А-а, хватит, — махнул Новиков рукой. — Хирурги свое сделали. Спасибо им, а остальное на воздухе. При деле всякие болячки заживают быстрее.

Подошел Великий, сел рядом.

— Только вчера вспоминали, а беглец тут как тут.

— Правда сбежал? — спросил Дремов.

— Сколько можно? Седьмой месяц. Все бока отлежал. Скучища, мозги сохнут.

— Неужели седьмой? — переспросил Дремов. — Хотя правда. Ведь это тебя еще там, под Колпной? — Разговаривая, Дремов разглядел у Новикова на бледном широкоскулом лице яркий бугристый рубец, а за правым ухом — глубокую посиневшую впадину. Новиков поймал на себе его взгляд и, поморщившись, продолжил:

— Было с этим делом много неприятностей. Думал, все, дам дуба, но, как видишь, выкарабкался. Врачи молодцы.

— Садись ближе, перекусим, — пригласил Дремов.

— Нет. Спасибо. Мы с Петром уже опрокинули по чарке чаю, а больше ничего не положено. Железный режим. Так и сказали: хочешь жить — ни капли в рот.

— Режим так режим. Нарушать не будем. Мне он тоже прописан. А скажи, как нас разыскал? Такое движение.

Новиков усмехнулся.

— Действительно, движение ужасное. Все перепутано, но, как говорят, язык до Киева доведет.

— Ну вот, и мы как раз в ту сторону. Там теперь разыграются главные события. Да и надоело бездельничать. Уж скоро неделя, как отсыпаемся по лесам. Опухли от сна.

— Ну да, опухли. Вон сколько отмахали.

— Отмашка наша называется рокировкой. А ты появился совсем ко времени, как будто подстерег. Надо бы, конечно, отдохнуть, но раз рвешься — пеняй на себя. Только сейчас от комдива, получили важную задачу.

— Петро кратко рассказал. Конечно, по карте не все ясно. По ней можно понять в общих чертах саму идею, замысел.

— Вся суть в стремительности, напоре. Достигнем этого, значит, идея будет воплощена в действительность. Прямо сейчас будем высылать разведку, а вслед за ней начнем подтягивать к реке и батальоны.

— Я тоже готов. Куда прикажете? — блеснул Новиков глазами.

— Так, видно, как всегда, в голову?

— Так и хотелось. Был у нас такой сорвиголова Сирота. Его бы мне.

Дремов тяжело вздохнул.

— Был. Теперь уже нет. Остался на Деснянском плацдарме. Прекрасный офицер, редкой души товарищ.

Лучший ротный. Придется посылать Супруна. Есть такой у Заикина. Второй ротой командует.

— Супрун? Помню такого. Только при мне он командовал взводом.

— Теперь ротой, и очень неплохо.

Слушая Дремова, Новиков понурился. Было видно, что-то такое вспомнил.

— Трудно представить, что больше нет Сироты. Казалось, такого смерть никогда не возьмет. Это с ним мы тогда под Колпной напоролись ночью на опорный пункт противника. Он меня и спас. Вытащил на себе из-под огня. А Супрун — это такой вихрастый? Чуб как у меня: ни черный, ни белый, серо-буро-малиновый, а прическа под ерша. Торчком.

— Ну-ну. Ты брось. И малиновый, и торчком. Одна девица из роты связи все тобой интересовалась. Шурка, что ли? — пошутил Дремов, назвав имя девушки наугад.

— Жива? — покраснел Новиков.

— Еще бы. Надо полагать, обрадуется.

— Ничего не поделаешь, землячка. Говорят, одна бабка принимала. Только не Шурка она, а Сашка.

Дремов взглянул на часы. Все как по команде наклонились к разостланной карте.

— Гляди сюда. Думаю, роту Супруна лучше всего направить вот в эту лощину, она вас к реке выведет…

— Очевидно, мне будет целесообразнее перебираться с первым рейсом, чтобы там принимать батальон.

— Правильно. Пока будут переправляться главные силы батальона, ты там посмотришь, куда вывести автомашины для посадки. Комдив обещал плоты, и машины мы переправим сразу за ротой Супруна. Ими займусь сам.

Присмотревшись к овалу на карте командира, Новиков обеспокоенно проговорил:

— Видно, главной задачей надо считать захват моста?

— Правильно. Только моста как такового нет. Он подорван нашими еще в сорок первом, но есть времянка. Построенная немцами. Ее и нужно захватить.

Поднимаясь, Новиков попросил разрешения отправиться в батальон, чтобы там заняться подготовкой к выдвижению, но Дремов возразил:

— Давай сделаем так. Ты для начала сходи в медпункт. Пусть врачи хорошенько тебя посмотрят да и сделают все, что надо. С дороги ведь. А Великий позовет сюда Заикина, Супруна, разведчиков. Ты вернешься — вместе и потолкуем.

— Хорошо, — согласился Новиков.

Повеяло свежим ветерком. На карту посыпались красные листья да колючие сосновые иглы. Дремов зябко поежился.

— Удачно получается, — обратил он внимание Великого на тяжелые свинцовые тучи, все больше нависавшие над землей, и вспомнил:

— Слушай, Петр Ильич! Что-то комдив говорил о торфяниках. Подожгли их там, что ли?

Подполковник оттопырил губу.

— Ей-ей, не помню. При мне такого разговора не было. Вероятно, говорил уже потом, когда вы остались вдвоем.

— Да. Вспомнил. Это было после твоего ухода. Сказал комдив, что получил сообщение от партизан, — горят торфяники, но из их сообщения трудно понять, в каком именно районе и какую опасность представляют пожары для нас. Так что надо хорошенько смотреть самим.