Николай Сташек - Крутыми верстами

У ног, смывая песок, шелестели пенистые волны. Наши артиллеристы дали залп по минометным позициям противника. С обрыва свалились несколько бойцов со связками лозы.

— Во, товарищ комбат, какой лозы подбросил дед за то, что развалили его сарай, — хохотнул один из бойцов.

Сержант выпрямился.

— Это тот самый дед Игнат, которого они вот… Не поделят…

Заикин пощупал лозины, чмокнул губами:

— А что? И правда, мягкая. Вяжи, что веревкой.

— Хи-хи! Она еще и медом помазана, — съехидничал одессит.

От обрыва послышались шорохи и приглушенный разговор. Заикин повернулся. Один голос показался ему чем-то знакомым, а когда солдаты спустились к воде, пришедший вместе с ними несколько сутулый, высокого роста мужчина, одетый в лохмотья, бросился к нему:

— Василий! Взводный!

— Игнат?! Ты? — протягивая руки, шепотом спросил Заикин.

— Так точно! Игнат я, Хвиля!

— А мы похоронку послали… Значит, поспешили?!

Не отпуская от себя Игната, Заикин вспомнил те далекие дни сорок первого, как стояли они так же на берегу Днепра, только севернее, где-то под Смоленском. Подпирая небо черно-бурыми фонтанами по всему горизонту, грозно разрастаясь вширь, полыхали пожарища. Горели города и села, леса и жилища людей, колхозные фермы и созревшие хлеба. Враг был беспощаден. Бросая в прожорливую пасть войны подходившие из глубины свежие дивизии, он, не считаясь ни с какими потерями, рвался вперед.

В тот день, как и во все дни с начала войны, солнце не могло прорваться из-за гари пожарищ. Оно выглянуло только перед самым закатом, чтобы осветить небольшую горстку бойцов, всего в три десятка человек, сохранившихся от стрелковой роты, спешивших под артиллерийским обстрелом к развилке дорог, чтобы захватить ее и не допустить прорыва противника по большаку.

Заняв круговую оборону, рота с приданной ей батареей сорокапятимиллиметровых орудий открыла огонь по приближавшейся вражеской моторизованной колонне. В облаке пыли сверкнули искры, и головной танк утонул в черном дыму. Через какую-то минуту заерзал на месте второй, полезли одна на другую мчавшиеся за ними автомашины с пехотой. Началась свалка. Внизу не обойти — река. Справа — крутой обрыв. И в тот момент, когда поднялась суматоха, послышалась команда ротного:

— В атаку! Вперед!

Паля на ходу из автомата, Заикин раньше других ворвался со своим взводом в густую массу вражеской пехоты. Прошли считанные минуты, и развилка покрылась трупами в зеленых мундирах. Противник на какое-то время опешил. Начал откатываться, но, поняв, что перевес в силах на его стороне, опомнился и бросился в контратаку. Рота таяла с каждой минутой. Оставшись лишь с одним орудием, она вынуждена была отступить к вершине высотки. А закрепившись там, открыла такой дружный огонь, что противник вновь отказался от наступления. Но тут ее постигла беда: когда в атаку двинулись подошедшие вражеские танки, был убит ротный. Чтобы ослабить удар, против одного из танков бросился рядовой Игнат Хвиля.

Заикин видел, как при взрыве вражеской машины Игнат был отброшен в сторону и остался неподвижным.

К глубокой ночи атаки противника прекратились. Вражеская колонна по большаку через высотку так в тот день и не прошла…

Рота даже небольшим составом выполнила поставленную ей задачу, но те, кто остался в живых, оказались отрезанными от своих далеко откатившихся к востоку главных сил. Бой доносился к ним далеким эхом.

Из командиров в живых остался один он — Заикин. Собрав бойцов, решил догонять свою часть. Тогда-то и случилось, что, переступая через трупы, он наткнулся на Игната. Тот лежал вниз лицом, уткнувшись подбородком в почерневшую лужу крови, не подавая признаков жизни. Уничтоженный танк все еще продолжал чадить зловонным, приторным смрадом.

Вынув у Игната из кармана солдатские документы, Заикин сунул их на дно своей полевой сумки.

Много верст пройдено с той поры, и вот он, Игнат Хвиля. Только теперь не было ясноглазого, смуглолицего великана. К бывшему взводному, а теперешнему комбату, прижимался придавленный, обросший черной бородой скиталец. Лишь голос тот же: чистый, мягкий, певучий.

— Борода-то зачем? — спросил Заикин.

Игнат несколько смутился, ответил негромко:

— Да как же тут? Всякие полицаи… До петли недалеко…

— Конспирация? — усмехнулся Заикин.

Какие-то секунды стояли молча, как бы прислушиваясь к чему-то далекому, но в сознании комбата продолжали воскресать события первых месяцев войны, когда наиболее полно и наглядно проявлялся характер каждого человека, когда все доброе и злое, хранившееся в тайниках души, выступало на поверхность. В те смертельно тяжелые дни часто мешались чины и ранги, и нередко самые высокие доставались тем, кто жил без выбора и не искал выгод, кто поднимался во весь рост и, не щадя жизни, становился на пути ворвавшегося врага, кто останавливал его ценой своей жизни. Перед глазами возникали и офицеры, и генералы, и комиссары всех рангов, шедшие в атаку впереди боевых цепей или залегавшие в недорытые окопы впереди своих бойцов на самых танкоопасных направлениях. Он вспомнил, как в тот раз генерал Чумаков, глядя воспаленными глазами в пламенеющую даль и поставив командиру роты боевую задачу, сказал: «Смотри, сынок! На тебя надежда. Надо остановить. Ты ведь коммунист, а…»

Генералу тогда не удалось закончить фразу. Прервалась она на полуслове. Прошмыгнувшие «мессеры» сбросили мелкие бомбы, дали очереди из пушек и пулеметов. Генерала отбросило за кювет. На том и оборвалась его жизнь. Но ротный понял поставленную задачу. И не только понял — до последнего вздоха старался ее исполнить. Перед глазами так и стоял генерал, а в ушах звучали его слова: «На тебя надежда… Ты ведь…»

Рота остановила продвижение противника на несколько часов, заплатив за это жизнью многих бойцов. К ним был причислен и Игнат Хвиля.

Заикин очнулся. Игнат стоял рядом. «Кто знает? Возможно, противнику тогда, в сорок первом, не хватило всего нескольких танков, и именно тех, которые были уничтожены там, на высотке, чтобы достигнуть окончательной цели», — подумал он.

— Сюда ты зачем и как добрался? — спросил он у Игната.

— Долго это. Как-нибудь потом, — уклончиво ответил Игнат.

— Ладно, — согласился Заикин, поглядывая на торопливую работу солдат.

Нудный дождь, моросивший всю длинную ночь, стихал, но широкую пойму все больше затягивал густой туман, а тугие волны, медленно шевелясь, скользили по песчаному берегу словно живые. Взяв несколько бойцов, Заикин поспешил к хутору, чтобы забрать последние бревна. Не отставал от него и Игнат.

— Так кто здесь у тебя? — вновь спросил комбат.

— Да кто же? Жена, сын да могилы предков. Здешний я.