Алескендер Рамазанов - Дивизия цвета хаки

О житье Марзоева в Гардезе я знал только, что там, на горе, где они встали в палатках, зимой было очень сурово. Тыловая колонна бригады пошла последней и была изрядно потрепана моджахедами недалеко от Кундуза.

О Марзоеве позже я слышал, как он служил, как рос. Вспоминал о нем в очерках и зарисовках по боевой подготовке. А увидел во Владикавказе в звании полковника и в должности зам. командарма по воспитательной работе. Я возвращался из странной поездки по Чечне. Это была зима 2001 года. Вот тогда-то Стас и рассказал, что у него были большие неприятности со своим особым отделом из-за моего присутствия на «багланском сидении». Военно-десантное КГБ сочло, что я был заслан конкурирующей фирмой.

В Кундузе, в дивизии, меня, естественно, никто не искал. Боевой листок «За честь Родины» Махно выпускал исправно. Других вопросов у политотдела не было. Что возьмешь с газеты, которая жила на отшибе в драной палатке, сохраняла все признаки быта февраля 1980 года, времен ввода дивизии в Афганистан. До времени не трогали.

Я «настрочил» несколько зарисовок, в которых бойцы на полигонах творили чудеса боевого мастерства и мужества, получали за это ордена и медали (последнее потом вычеркивала цензура в Ташкенте). А для себя оставил по «багланскому сидению» вот такую запись: «Баглан дымится. Грохочут днем и ночью разрывы. Позиции на холме за южным Багланом. Слушаем утром в субботу «Маяк». Диктор: «...В провинции Баглан на севере Афганистана проходит комсомольский субботник. Члены ДОМА (Демократического объединения молодежи Афганистана) расчищают улицы, сажают деревья. В благоустройстве города им помогают солдаты и офицеры из Ограниченного контингента советских войск...» Боец сплевывает презрительно: «У них там, в Москве, другой Афганистан».

Жалею ли я, что в ту пору не записывал, не фиксировал всей картины? Нет. Правда, реальность, которая не оставила следа в твоей памяти, вряд ли нужна другим. А что осталось, и через двадцать два года ложится на бумагу, как будто случилось вчера.

А наутро рано вызвали в отдел... Добровольский, замначполитотдела, большой, полный, добродушный. Он знал, что путешествия по Афгану – моя страсть, и предложил съездить с ним в Ташкурган. А точнее, начать объезд трубы – нефтепровода 40-й армии, тонкой нитки из оцинкованных труб, по которой шли нефтепродукты до самого Кабула, кажется. Уж до Айбака и Пули-Хумри – точно. Дальше по трубе мне не доводилось ездить. Сами трубы были отличным строительным материалом. Балки – подпорки – перекрытия. А уж то, что струилось по ним, и того дороже. Канистра керосина – вот тебе и новые джинсы! ГСМ из трубы лилось рекой на афганскую землю. Трубы лопались сами. Их рвали и простреливали моджахеды. Их пробивали наши, в расчете поживиться. В них врезали сливные краны. Труба – это энергетическая поэма Афгана. Но у трубопроводчиков была своя система. Они, их сержанты, важно на насосных станциях представлялись начальниками гарнизонов и особо к своим делам не подпускали дивизию. Охраняйте, но не более. И были по утечке горючего взаимные жалобы, кляузы, обвинения.

Командование полков утверждало, что ГСМ крадут трубопроводчики, а те все списывали на мотострелков. И все вместе – на душманов. Вот в один из таких «кляузных пиков» Добровольскому поручили разобраться на месте, метр за метром осматривая трубу от Хайратона до Айбака. Так что предстояло покататься с толком по древней провинции Балх.

К обеду мы уже были в Хайратоне. Из политотдельских Добровольский больше никого не взял. А мне доверительно сказал: «Что увидим, какое заключение сделаем, так и решат наверху. Нужно кончать с этим раздраем». Я ему верил, знал, что в высших политических кругах у Добровольского были покровители.

В свои тридцать с небольшим он успел «порулить» комсомолом Киевского военного округа, стать членом ЦК ВЛКСМ и ЦК ЛКСМУ (Украины то есть), а также делегатом XX... какого-то съезда КПСС. Но судьба не партия! Нормальный он был мужик. И всему военному выучился быстро. Вообще толстые люди на войне являют чудеса храбрости. Тут не в весе дело. Полный, он меньше дергается. Уже за это одно человека уважать можно!

Балх – священная для историка, археолога земля. Это Синай Средней Азии. Возьмите карту. От туркменского Четырдага через узбекский Термез до таджикского Айваджа тянутся на глубину до сорока километров на юг Афганистана пески Качакум. Это бывшее русло Джайхуна (Амударьи). Джайхун – «изменчивая», «сумасшедшая». Эти пески – кладбище культур. Греки, согдийцы, бактрийцы, персы. Здесь шли войска Македонского. Здесь лежит (не все еще выкопали!) золото Бактрии. Уходила река – уходила жизнь. Но хватит географии. Все это можно прочитать в серьезных книгах. А вот что творил дух пустыни с белым (советским) человеком – об этом в диссертациях не пишут. (Вот тут еще вопрос, однако: молдаване и азербайджанцы – герои последующих событий – они белые или черные? Времена-то изменились. В Москве, на День десантника, на Киевском вокзале в 2002 году я собой накрыл избитого до полусмерти армянина и кричал осатаневшему пьяному десантнику, что армяне такие же христиане, как русские, и даже много раньше того.)

...Мы плюхнулись на пыльную вертолетную площадку. Хайратон. Перевалочная база. Все добро для братского афганского народа шло через мост Дружбы из Союза. На той стороне – узбекский город Термез. Славен он был самой высокой среднегодовой температурой (полюс жары) и акклиматизационным зоопарком, в котором бесновались еще не привыкшие к неволе слоны, тигры и прочие птицегады. А Хайратон – паутина подъездных путей, лабиринт пакгаузов, цистерн, вагонов, штабелей. Размах помощи просто поражал!

Хорошо ездить с начальством! Тут же подбежали встречающие к вертолету, «уазик» подкатил. Доклад. Обед. Хороший обед, с курицей! Час отдыха. А уж потом за дело. А дело было такое...

От Хайратона до Ташкургана и далее до Айбака трубопровод охраняли подразделения 122-го мотострелкового полка. Система охраны классическая, «вохровская». Цепь опорных пунктов. От ротного пункта тянулись позиции, секреты, зоны патрулирования. Участок от Хайратона до развилки на Мазари-Шариф – Ташкурган не считался особо сложным. Во-первых, сама провинция узбекская – почти родная, торговая.

За деньги – убьют! А за идею даже узбекский генерал Дустум не особо воевал. Во-вторых, на участке, где и произошел «странный» случай, справа и слева – пустыня. Душманы не дураки и не бедуины с туарегами, чтобы по пескам шляться. А вот боец наш пропал именно на таком участке. Возле кишлака Джейритан. Там и вовсе жили туркмены. Они в войну не вмешивались. С них контрабанды доставало. Народ серьезный. Их никто не трогал, и они у себя редко кого привечали.