Сергей Скрипаль - Счастливчик

–…Да, да... – донесся оттуда веселый мужской голос, —…На рыбалочку, конечно, на рыбалочку…Аллё, что? А-ха-ха-ха ! Возьму, конечно, она хоть и дура редкостная, но сиськи!!!…Да как же не дура, пять тысяч раз повторял, если мэр подписал черным цветом не носить…А? А-а-а-а-а, это ты, Семен Петрович не знаешь, а вот я тебе расскажу, да научу, может и тебе пригодится.

Все чувства Марата были так обострены, что он сразу понял, что речь идет о его заявлении. Подслушивать нехорошо, но он весь превратился в слух, а голос из кабинета продолжал весело говорить по телефону:

– Так ты слушаешь? Наш мэр любит поиграть в демократию, в доступного простого человека. Этакого рубаху парня и Всем Отца Родного. На самом деле у него девиз, ну, ты знаешь, – «Народ, я – твой рот…»… Ха-ха-ха-ха…Ну вот, чтобы всем угодить, он всё всем разрешает.

Из кабинета донесся шелест бумаги, которую, видимо, брали в руки. Марат придерживая рукой сердце, готовое выскочить из груди, затаив дыхание, слушал, боясь упустить хоть слово. А веселый голос продолжал:

– Вот пишет мне: «решить вопрос максимально быстро и положительно»…А?…Да это очередному «афганцу» квартирку захотелось. Щас!…А?…А потому что у мэра трехцветная ручка. Те же слова написал бы красным, – и «клиент» уже завтра получил бы ордер, синим – это мне команда, – «подожди, еще о вознаграждении не договорились», а черным…А-ха-ха-ха…Ну ты понял, да? А?…Да на фиг они ему нужны? Они в Афгане чеки зарабатывали, да медальки на грудь, всякие льготы, а вдобавок вынь да положь квартирку… Щас!!!

Марат, полыхая гневом, уже схватился за ручку толстой двери, но жуткий приступ головной боли скрутил его и поставил на колени.

Помертвевший Марат кое – как приполз домой со страшной головной болью, с потухшими глазами. Налил воды в стакан, проглотил таблетки. Прилег на кровать и, когда головная боль начала проходить, вспоминал свою жизнь и следил за мухой, которая сейчас больше и больше запутывалась в липкой паутине наплетенной в углу оконной рамы, до тех пор, пока не замерла не в силах более двигаться.

За стеной заскрипела раздолбанная кровать и заорала от удовольствия бесстыжая Зинка.

Марат начал потихоньку отключаться. Ему из мутящегося сознания приветливо-призывно замахала рукой мама.

Луч заходящего Солнца прошелся по смятой кровати, по грязному полу с рассыпанными по нему пустыми пачками из-под красненьких хитрых таблеток, взорвался разноцветными искрами в паутине, осветив навсегда застывшую муху и погас.

Обращение «бача» значит намного больше, чем «брат», «друг», «родной». Это обращение – особый знак единства. По нему отличают своего от остальных. Понимают, поддерживают, помогают, многое прощают. Невидимыми прочными нитями пережитого это обращение связывает накрепко тех, кто имеет на это право, навсегда.

«Бача» в переводе на русский язык – «парень», «пацан», «браток». Совсем другой смысл вкладывают в него, обращаясь друг к другу, ветераны афганской войны. Ветераны... Этим людям, многие из которых еще не перешагнули сорокалетний рубеж, такое определение совсем не подходит. И когда в школьном актовом зале, где проходил вечер встречи с бывшими солдатами, молоденькие учительницы нажимали на слово «ветеран», многие чувствовали себя неловко. Хотя, когда зазвучали песни, начали читать стихи и была показана инсценировка одного из эпизодов книги местного автора о той войне, очень неплохо исполненная школьниками, почувствовалось, – да, пережито, да, пройдено. Возбужденная, растревоженная память возрождала яркие образы, подсказывала, казалось бы, начисто, напрочь забытые детали. Но в ответ на предложения рассказать о былом – или покашливание, или смущенное молчание. Как детям рассказать про ЭТО?! Некоторые рассказывали о каких-то второстепенных деталях скупо и неохотно, теряясь и замолкая, комкая невнятный рассказ. Другие советовали:

– Слушайте наши песни. В них очень много сказано. Лучше и не надо...

Когда наступило время неофициальной части и школьники разошлись, вручив вконец измученным афганцам положенные в подобных случаях гвоздики, взрослых пригласили в столовую.

Серебряный звон медалей, пламенеющие пятиугольники орденов на гражданских пиджаках. Любопытные взгляды смущали ветеранов. Сели за скромно, но красиво накрытые столы, подняли тост.

После второй разговорились. По разные стороны зала слышалось:

– Бача, а не тебя ли я в Кабульском госпитале в восемьдесят втором в августе из машины на носилках тащил?!

– Эй, Колек, бача, помнишь, когда в Шинданде Мишку духи зарезали...

Наполнив в третий раз стаканы, внезапно встали, разом умолкнув, дав понять хозяевам сегодняшнего вечера, что и их приглашают присоединиться, выпили, помолчали, помянули в тишине погибших.

Теплее стало в зале, разговорились ребята, зазвучали рассказы – воспоминания. Солдату близко и понятно солдатское.

Со всеми вместе сидел за столом Славка. Он с женой недавно переехал в этот город, только-только устроился на работу. Когда вставал на учет в военкомате, его пригласили в городской совет ветеранов войны в Афганистане, познакомились и предложили пойти в школу на вечер. Славка, подумав, согласился.

Его доброжелательно приняли в общий круг, ободряли, предлагали:

– Выпей, бача, – заботливо передавали закуски.

Cлавка смущенно отговаривался старым ранением, из-за которого врачи выпивать не рекомендовали. А вот закуски стал поклевывать и понемногу почувствовал себя легче, свободней. Хорошо познакомиться, запомнить имена он не успел, старался поменьше говорить и побольше слушать.

По левую руку от него румяный здоровяк с пустым левым рукавом и орденом Красной Звезды на пиджаке под дружный хохот рассказывал:

– Заскочил я за сопочку, так нужда прихватила, что глаза на лоб... Рота-то дальше движется, а дело у меня, сами понимаете, срочное. Штаны скинул, автомат на колени, от блаженства глаза закрыл, со стоном матерю джелалабадские мандарины. Полегчало. Глаза открываю... Е-мое!.. Вот они – два душка-красавчика из-за другой сопки вышли, смотрят на меня, смеются, винтовками показывают, мол, вставай сержант Игнатов, штанишки натягивай и пошел с нами. Я сам и подумать не успел, что сейчас сделаю, а им-то откуда в голову могло прийти такое. Прям как Рэмбо какой! Засадил по ним длинной очередью. Но меня опрокинула отдача автомата. Задницей упал в то самое. Наши примчались – ничего понять не могут. Два трупа лежат, и я на спине по сопочке катаюсь. Думали, что ранили меня. А я об песок вытирался. Воды-то там – только что во флягах и была. Так меня потом на марше перегоняли из конца в конец роты. Как только ветер изменится – так и бегу в ту сторону, куда ветер дует...