Сергей Аксу - Неотмазанные. Они умирали первыми

— Говоришь, кадра как ветром сдуло. Нашкодил и в кусты! — усмехнулся в пшеничные усы старший прапорщик Стефаныч.

— Ну, и гусь лапчатый, твой зятек! — отозвался, ворочаясь, Баканов.

— Дорого бы дал, чтобы взглянуть одним глазком на этого мудака, — откликнулся Святка Чернышов (Танцор).

— О чем разговор! Откепать надо по полной программе! — с готовностью отозвался контрактник Головко.

— Шлепнуть, гада! — вынес свой суровый вердикт первогодок Привалов.

— Если встречу этого поддонка, лично яйца отрехтую кобелю, новоявленному родственничку, — с раздражением сказал Кныш. — Она у меня чудная. Не от мира сего. Такие сейчас редко встречаются. Все в высоких материях витает. Йогой даже занималась. Потом в религию ударилась. Уж больно нравились ей сладкие проповеди молоденьких парней-миссионеров. Потом книжек всяких начиталась про Анастасию. Слышали, про такую бабцу? Которая в тайге голая живет, которой зверушки кров и пищу дают. Белочка орешки, ежик грибки, зайка серенький морковку, мишка косолапый шкурой своей мохнатой обогревает. Вот такие сказки братьев Гримм! Народ поначитался этих книжек, размечтался и как с цепи сорвался, Стали появляться всякие там общества последователей Анастасии. Сестра тоже с такими снюхалась. Показывала мне как-то устав ихний. Уссаться можно, мужики! Не поверите! Сейчас, конечно, всех подробностей не помню, да и не вдавался в этот бред сивой кобылы. Только вот запомнил, что первым делом общество, когда получит в свое владение землю, засадит ее кедром, который, видите ли, будет их кормить. Только эти мякинные головы не соображают, что кедру надо расти и расти. Лет сто пятьдесят, чтобы силу набрать. А то, что жрать будут все это время, им невдомек. Вот собираются несколько раз в месяц и мечтают хором, как они духовно будут жить и процветать, а вот что-нибудь конкретное решить и сделать не могут. Как говорится, кишка тонка! Говорю ей, сестренка, спустись на грешную землю, оглянись вокруг. Куда там. Все витает где-то в облаках, мечтает о кисельных берегах…

— Слышали, парня вчера освободили, полгода в плену у «чехов» провел, — вдруг сменил тему Ромка Самурский, вытряхивая на облезлую колченогую табуретку табак и сломанные сигареты из мятой пачки. — Тощий как дистрофик. Что мой кот Васька после мартовских гуляний. Соплей перешибить можно. Кожа да кости. Прозрачный весь, бедолага. Подуешь на него — свалится. Пальцы на ногах ампутированы. Зиму в горах у боевиков проторчал. Отморозил пальцы на ногах, чуть гангрена не началась. Почернели, опухли. Что делать? Дали ему нож. Говорят, хочешь жить — режь! Не хочешь — мучайся, пока от гангрены не сдохнешь! Отрезал сам себе, бедняга, почерневшие фаланги. Вот, брат, какие дела!

— Жить захочешь, все стерпишь! — откликнулся Танцор.

— Гангрена это распоследнее дело! — согласился сержант Елагин, сладко позевывая и хлопая сонными глазами. — Лежал я как-то в полковом госпитале с одним парнем из Москвы, еще до долбанной Чечни. Ногу себе он прострелил, чтобы дембельнуться пораньше. Самострел. Семь месяцев всего отслужил, бамбук. Прострелил икру, в мякоть целил. В начале, вроде нога ничего была, но через неделю разнесло так. Как у слона стала. Во, раздулась! Потом стало ему еще хуже. Врачи забегали, засуетились, да видно поезд уже ушел. Сделать ничего уже не могут. Так и ампутировали по колено.

— Хорошо, что не по яйца!

— Фьють! — свистнул сержант Кныш, оборачиваясь к Свистунову. — Ну-ка, молодняк, сгоняй за водичкой! Сварганим чаек. «Собры» цейлонским поделились. Только живо! Одна нога здесь, другая там!

— Почему опять я? Я уже сегодня ходил за водой! Пусть Привал валит, его очередь! — состроив кислую мину, запротестовал рядовой Свистунов.

— Не видишь, я занят, в «козла» играю? Ты же, все равно ни хера не делаешь! Вот и дуй! — огрызнулся, сдающий карты, Привалов.

— Ну-ка, разговорчики в строю, зелень! Сейчас у меня оба пойдете!

— А ты, хитрожопый, вместо карт, лучше бы за печкой следил, — встрял в перебранку старший прапорщик.

— Кстати, Стефаныч, раз уж жопу помянул, извини за нескромный вопрос, почему тебя комбат «жопастым» зовет? Уж больно любопытство распирает, — спросил Егор Баканов, ножнами штыка усердно почесывая желтую мозолистую пятку.

— Жопастым, говоришь? — усмехнулся старший прапорщик, хитро улыбаясь и приглаживая ладонью торчащие усы. — Это, мужики, очень давняя история. Поехали мы как-то с женой в город за покупками, Сафронов нас по пути подкинул на служебной машине. Зашли в универмаг. Жена, конечно, сразу к витринам со шмотьем, а мы с майором стоим посреди магазина, глазеем по сторонам. А тут какая-то бабка, уборщица, пол мыла, шваброй шмыгала взад-вперед. Добралась и до нас. Ткнула меня сзади острым локтем в задницу и говорит сердито: «Ну, ты, жопастый, сдай в сторону!» . С тех пор жена и Сафронов и кличут меня «жопастым» . Вот и вся история!

— Ну и бабка! — откликнулся Кныш.

— В самую точку! Признайся, Стефаныч! Метко подмечено?! — засмеялся Баканов.

Через полчаса появился озябший «молодой» с румяными как рождественские яблоки щеками.

— Ты куда запропал, Свисток?

— Через Моздок, что ли километры накручивал?

— Ну, тебя, Свистунов, только за смертью посылать! — добавил, сморкаясь в грязный платок, сержант Головко. — Когда на смертном одре буду лежать, тебя за костлявой пошлю!

— Там какие-то крутые ребята пожаловали! Все из себя! — отозвался замерзший Свистунов, усевшись вплотную к печке и протягивая скрюченные от холода красные пальцы.

— Приехали только что, разгружаются. Я как раз мимо проходил. Все в облегченных «брониках» , у троих «винторезы» .

— " Винторез» хорош на близком расстоянии, а для дальней стрельбы лучше «взломщика» пока еще ничего не изобрели.

— Да и калибр у него будь здоров, прошьет только так, вместе с бронежилетом. Хрен заштопают!

— Неудобная штуковина, слишком тяжеловатая! — отозвался Ромка Самурский. — Ребята из 22-ой бригады под Карамахи дали как-то подержать, так я весь изогнулся как бамбуковая удочка, куда уж там целиться!

— Ну, ты, и чудила, Самурай! На хрена, из «взломщика» стоя-то целиться, — засмеялся сержант Кныш. — Выбрал позицию, залег и щелкай «духов» . У него планка, знаешь какая?

— Какая?

— До двух тысяч!

— Да там ни хера не увидишь!

— А оптика тебе на что?

— Приехали спецы, похоже! — сказал, выглянувший наружу, любопытный Пашка Никонов. — На шевронах физиономия в берете наполовину волчья.

— Так это же — «Оборотнь» ! Спецназ. Круче парней не встречал, лучше им под руку не попадаться, — живо отозвался старший прапорщик Стефаныч. — На куски разорвут. Пискнуть не успеешь. Видал их как-то в деле. Те еще «рэксы» .

— Раньше тоже подготовочка была, будь здоров, — вставил, молчавший доселе, рядовой Чернышов. — Дед мне как-то рассказывал. В войну это было. Ему тогда лет тринадцать-четырнадцать было. Он старший в семье. Жил на Украине под Днепропетровском. Фронт приближался, каратели засуетились, стали деревни жечь. А он, тогда с матерью и младшими на островах в камышах от немцев прятались. И нагрянул в деревню взвод полицаев-карателей. Напоролись горилки, устроили бешеную стрельбу, потом в сиську пьяные спать завалились.