Владимир Лавриненков - Шпага чести

Как ни боролся Пуйяд, а стремление залихватски завершать вылет становилось плохой модой. Ей поддался и Фуко. Однажды, возвращаясь с утреннего задания, он красиво, чересчур красиво перевернулся через крыло и в таком положении метеором пронесся над аэродромом. И так же, как метеор, сгорел: машина вдруг резко вошла в пике и снарядом врубилась во взлетно-посадочную полосу. Огромной силы взрыв, большая воронка, разбросанные вокруг искореженные обломки металла. Вероятнее всего, Анри Фуко потерял сознание от боли в позвоночнике.

Березовая роща, где покоились Жуар и Бурдье, символически приняла в свое лоно и тело Фуко. «Погиб в Туле при исполнении служебных обязанностей 21 апреля 1944 года» — осталась запись в полковом маршевом журнале.

Ли-2 доставил еще пять летчиков — капитана Матраса, лейтенанта де ля Салля, младших лейтенантов Бейсада, Версини, Лорийона. А потом поступило прямо с завода 20 боевых машин.

Весенний ветер сулил хорошие перемены. Это подтверждали и «разведданные» Марселя Альбера, которые он «в строго доверительном порядке» раздобыл у полкового писаря — курносой хохотушки Нины. По сведениям, полученным от нее, полку «Нормандия» отводился участок фронта между Оршей и Витебском.

Близость перемен острее других ощущал Александр Лоран. Они означали для него расставание с Ритой, которое обоим трудно будет пережить. Никто в мире не мог предсказать, как сложится их будущее, и будет ли оно вообще. Война ведь ни с чем не считается.

Все готовятся к чему-то большому и важному. Но пока на тульском аэродроме штиль. Его используют для того, чтобы как можно ближе познакомиться с жизнью и деятельностью советских людей. Из экскурсии на оружейный завод летчики привезли именные подарки — новенькие пистолеты ТТ. В местном музее французы оставили эмблемы полка, свои знаки различия.

Здесь они впервые услышали подробный рассказ о героической обороне Тулы. И стало «нормандцам» ясно, что жители города не только защищали свой город, а вписали славную страницу в историю битвы под Москвой. Тула встала непреодолимой преградой на пути ударной группировки врага. Войска 50-й армии, Тульского района ПВО при поддержке отрядов народного ополчения отразили все атаки гитлеровцев. Особую роль в этом сыграл городской комитет обороны, возглавляемый секретарем обкома партии В. Г. Жаворонковым, много героических дел было на счету Тульского рабочего полка, которым командовал И. П. Трубников.

В музее были собраны и бережно хранились сотни экспонатов — исторические реликвии, красноречиво рассказывающие об обороне Тулы.

— И далеко от города был остановлен враг? — спросил капитан Матрас у экскурсовода.

— Совсем недалеко. В Ясной Поляне стояли фашисты, — был ответ.

— В Ясной Поляне?

— Да, изверги в доме Льва Толстого конюшню устроили.

Над Ясной Поляной пролегал тренировочный маршрут «нормандцев». Хотя о творчестве великого русского писателя они были осведомлены неплохо, далеко не все знали, что именно там он жил и творил.

На вечерах отдыха в Доме Красной Армии часто возникал разговор о литературе. Туляки и тулячки с восторгом отзывались о Жюле Верне, Бальзаке, Ромене Роллане, Эмиле Золя, а французы в ответ смело заводили речь о Пушкине, Лермонтове, Льве Толстом. Правда, его эпопею «Война и мир» читали немногие, однако все были наслышаны о ней как о самом выдающемся произведении, повествующем о войне 1812 года.

До приезда в Тулу никому из французов и в голову не приходило, что военная судьба забросит их в края, где более шестидесяти лет прожил гениальный Толстой.

Сам по себе встал вопрос о поездке в Ясную Поляну. Желание побывать там изъявили все до единого летчики.

Кюре Патрик пожаловался Пуйяду:

— Ко мне на проповеди не хотят идти, а к Толстому — валом валят.

— Святой отец, читайте проповеди о Льве Толстом, — парировал Пуйяд.

Кюре задумался. Он начинал понимать, что тут его молитвы — средство малодейственное. И потому попросил выделить и ему место в автобусе, следующем на экскурсию.

Ехали недолго — ведь Ясная Поляна в тридцати километрах к югу от Тулы.

Все внутренне готовились к встрече с русской святыней. В памяти тех, кто был знаком с творчеством писателя, всплывали созданные им образы Андрея Болконского, Пьера Безухова, Наташи Ростовой, императора Наполеона, фельдмаршала Кутузова…

Вот автобус свернул с разбитого шоссе на проселочную дорогу. И вскоре глазам открылась удручающая панорама варварских разрушений, содеянных гитлеровцами: обгоревшие, без крыш и окон здания школы, больницы, амбулатории, дома отдыха.

«Что же осталось от исторической усадьбы?» — каждый задавал себе вопрос. Не верилось, что и с ней фашисты поступили таким же образом.

Ясная Поляна. Все «спешиваются». Проходят мимо белых кирпичных башенок по березовой аллее — «проспектам», как называли ее все Толстые. Об этом поведал хранитель музея Сергей Иванович Щеголев, встретивший «нормандцев».

Волнуясь, группа пришла, наконец, к самой усадьбе — большому двухэтажному особняку под железной крышей с возвышающимися над ней печными трубами.

Внешне вроде бы следов разрушений не видно.

— Снаружи мы уже успели привести в порядок, — пояснил Сергей Иванович. — Зайдемте-ка вовнутрь.

Вошли в дом. Почти все комнаты пусты. В кабинете писателя тоже многого недоставало.

— Фашисты ломали все, что попадало под руку, — сообщил Щеголев, — и топили печи. В огонь бросали стулья, рамы от картин и портретов, сорванные со шкафов дверцы. Не пощадили даже книжной полки, сделанной самим Львом Николаевичем, хотя на ней была специальная табличка, свидетельствующая об этом.

На втором этаже — следы пожара. Почти уничтожена спальня писателя. Оказывается, изверги-фашисты перед уходом разожгли здесь костер, от которого чуть было не сгорела вся усадьба. Но ее спасли местные жители и красноармейцы-разведчики, специально посланные сюда.

Сторож музея-усадьбы Иван Васильевич Егоров рассказал много подробностей из жизни Льва Николаевича Толстого. С болью в сердце говорил о том, как оскверняли оккупанты могилу писателя — обыкновенный холмик без надгробия и надписей, со склоненной березкой над ним. Рядом с могилой захватчики зарыли около восьмидесяти солдат вермахта. Большего кощунства нельзя было придумать!

Приобщение к величайшей русской святыне, составляющей гордость народов всего мира, над которой так жестоко надругалась фашистская мразь, всколыхнуло сердца и души «нормандцев», вызвало в них особое чувство ненависти ко всему, что породила развязанная Гитлером война. Лев Толстой взывал к миру всеми своими произведениями. Он сеял семена этих чувств и сейчас, много лет спустя после ухода из жизни.