Владимир Лавриненков - Шпага чести

— Мой механик лучше всех. Он совсем не спит: днем обслуживает, ночью ремонтирует самолеты.

— Так ведь все не спим. После войны наверстаем.

— До Победы еще надо дожить. Если не побеспокоитесь о Белозубе, я добьюсь, что его наградит Франция.

— Успокойтесь, Морис. Будут у вашего механика и советские и французские награды. Таких стойких и добросовестных, как он, действительно поискать надо.

От одной самолетной стоянки до другой этот разговор докатился до Белозуба. Он явился к Агавельяну.

— Товарищу майор, що хоче вид вас мий командыр?

— Да так, — уклонялся от прямого ответа старший инженер, — просит, чтобы тебя меньше загружали работой.

— Он говорил о каких-то наградах? — не сдавался упрямый по натуре, широкоплечий крепыш с прочно посаженной круглой головой. — Так вот, скажу вам, что я благодарен ему, но не награда мне нужна, а специальный инструмент. А то, вот посмотрите, — показал здоровенные ручищи в ссадинах, — короткими, стандартными ключами не могу добраться туда, где это не составляет трудностей для других.

— Да, это проблема. Где же взять вам длинные ключи или насадки к тем, что есть? — спросил озадаченный Агавельян.

— Не надо нигде брать. Позвольте, я сам сделаю их в мастерской.

— Давно могли обратиться с этим.

— Нагоды нэ було. (Повода не было.)

Сергею Давидовичу нравилось говорить с этим добродушным, безгранично скромным богатырем, нравилось слушать его певучую украинскую речь. Старший инженер не переставал удивляться тому, какие хорошие, приятельские отношения установились между щеголем-маркизом и простым парнем из села Покровское на Днепропетровщине. Их самым неожиданным образом свела война, породнила авиация, «Если людей с благородными сердцами и помыслами объединяет общность борьбы, тут до дружбы один только шаг», — думал Агавельян.

Обоюдная привязанность летчика и механика не знала предела. Улетал Морис на задание — Владимир не находил себе места; с тоской и тревогой поглядывал в небо на запад, откуда должны были возвращаться «нормандцы». Садился пилот цел и невредим — как будто кто-то вливал в механика заряд бодрости и радости. А как он готовил самолет к очередному вылету! С такой любовью, как мать купает младенца.

Де Сейн в долгу не оставался: помогал Владимиру в сложном техническом обслуживании «яка». Собственно, из-за этого и потребовались механику особые ключи: куда он не мог влезть своими ручищами, легко добирался тонкими, музыкальными, холеными пальцами де Сейн. А Белозуб не хотел с этим мириться. Самые трудные операции он должен делать сам!

Отношения де Сейна и Белозуба Пуйяд ставил в пример другим. Для этого были основания, вызванные тем обстоятельством, что не у всех русских механиков поворачивался язык обращаться к своим командирам со словом «господин». Летчик Константин Фельдзер как-то спросил у своего наземного помощника, почему так получается.

— В этом вопросе сам давно хочу поставить все точки над «i», — ответил тот. — Мой дед участвовал в революции тысяча девятьсот пятого года, отец-в Октябрьской революции. Да оба они в гробах перевернутся, если я стану называть кого бы то ни было господином!

Пилот и не подозревал, в каком затруднительном положении оказался его механик. Он сразу же разрешил обращаться к нему по-русски: «товарищ командир» или на французский манер: «мой командир». Механик принял первый вариант.

Пуйяд знал обо всем этом. И всячески поощрял установление братских отношений среди личного состава полка, понимая, что даже мелочи могут оказывать положительное воздействие на боевую работу.

Такая же хорошая, дружеская связь существовала между Пьером Пуйядом и Василием Ефремовым, Марселем Альбером и Александром Аверьяновым, Пьером Матрасом и Иваном Матвеевым, Жозефом Риссо и Николаем Богдановым, Роланом де ля Пуапом и Александром Капраловым, Жаком Андре и Александром Базилевым, Ивом Мурье и Александром Никитиным, Жаком де Сент-Фаллем и Петром Колупаевым, Шарлем Монье и Георгием Титовым…

Каждый механик до небес превозносил своего пилота, свято хранил в памяти многие случаи из его боевой жизни и в минуты досуга, повторяясь, сообщал их друзьям-однополчанам. Так, Георгий Титов неоднократно рассказывал историю о том, как в Туле Шарль Монье, которого все почему-то звали Поповым, из-за отказа помпы водяного насоса произвел вынужденную посадку и врезался в одно-единственное дерево, стоявшее на окраине аэродрома. Столбом поднялись снег и дым. Дельфино с Титовым метнулись на джипе к месту катастрофы. Пока выскочили из машины, из-под обломков выбрался живой Монье-Попов.

— Мой майор, мне чертовски не повезло, — сказал он.

Дельфино крепко выругался по-русски, добавил что-то по-французски и побежал к джипу.

— Что он сказал вам? — спросил Титов, подавая Монье сигарету.

— Перефразировал мои слова: мол, мне чертовски повезло в том, что остался жив.

Предметом гордости Александра Аверьянова было то, что Марселя Альбера ни разу не подбивали фашисты. А как не хвастать было потом, что он, единственный в полку, под Мозальском на Як-1 садился в распутицу на узкую асфальтированную дорогу со многими выбоинами и взлетал с нее!

Саша Васильев мог в любую минуту показать новичку кусок немецкого телефонного провода.

— Этот исторически ценный сувенир привез на крыле мой командир Робер Марки после штурмовки гитлеровского штаба, — сияя от гордости, провозглашал он.

— А благодаря моему Ролану де ля Пуапу в полку появилась инструкция по посадке самолета… на одно колесо, — сменял товарища Александр Капралов.

Однажды де ля Пуап в сумерках возвращался с задания, а тут — не выходит правая «нога», поврежденная снарядом.

Пуйяд с Агавельяном дают команду покинуть самолет.

— Разрешите садиться на одно колесо, — просит пилот.

Комполка и старший инженер переглянулись: такого еще не делал никто.

— Разрешаю! — ушло распоряжение па борт. Это было похоже на смертельно опасный цирковой трюк. На аэродроме все затаили дыхание. А Пуап — тончайший мастер пилотажа — спокойно подвел «як» к земле, коснулся единственным колесом и, балансируя, словно на канате, покатился по траве в нужном направлении, Только в конце пробега его круто развернуло и завалило на крыло.

— Прости меня, дорогой Алекс, я немного повредил самолет, — выбравшись из кабины, проговорил Ролан.

Агавельян долго расспрашивал его о деталях необычной посадки, затем всю ночь просидел над соответствующей инструкцией, благодаря которой было спасено несколько машин.

Но самая любопытная история, по мнению Георгия Литвинова — механика Пьера Жаннеля, случилась с последним. Пилот, излечившись в Каире от ран, вернулся в полк. В первом же тренировочном полете от его «яка» остались «рожки да ножки», как говорил Агавельян. Разбил на посадке.