Анатолий Кузьмичев - Год рождения - СОРОК ПЕРВЫЙ (с иллюстрациями)

— Уверен, что все будет в полном порядке, Михаил Викторович, — заметил Зыков. — Народ в батальоне обстрелянный, не подведут. — Потом повернулся к капитану Коврижко: — Я останусь у вас, не возражаете?

Перед рассветом основные силы 85-го стрелкового полка, сосредоточившись в кулак, внезапным ударом прорвали вражеское кольцо и, прикрывая фланги подвижными заслонами, по узкому коридору двинулись в южном направлении — на Костюковичи.

Противник почти сразу же сообразил, что произошло. Но, начав преследование вырвавшегося из окружения полка, напоролся на стойкую оборону батальона капитана Коврижко. Прекрасно понимая, что шансы догнать и уничтожить пробивающийся к своим полк уменьшаются с каждой минутой, немцы ввели в бой резервы, навалились на батальон крупными силами, бросили против него танки и бронетранспортеры, вызвали авиацию. Фашистским автоматчикам удалось просочиться на огневую позицию приданной батальону минометной роты. Очередью в упор был убит ее командир — ветеран дивизии, коммунист с 1932 года лейтенант Павел Сердюков. Осколок немецкой бомбы сразил начальника штаба батальона, тоже коммуниста и ветерана дивизии капитана Василия Тертычного — он умер на руках у комбата.

Не раз и не два поднимались в контратаку сотовцы. Комиссар Зыков с группой красноармейцев захватил два немецких противотанковых орудия и повернул их против врага… Но гитлеровцы лезли напролом, не считаясь с потерями, шагая по трупам своих солдат, обходя горящие танки и вездеходы. Лезли как саранча. А из рот капитану Коврижко докладывали: несем тяжелые потери, боеприпасы на исходе. Он отвечал: экономьте, подпускайте немцев ближе, бейте наверняка. Кончились бутылки с бензином. Все окопы и траншеи были завалены, раненых не успевали выносить даже в батальонные тылы. Казалось, что держаться дальше — выше человеческих сил. А отходить — значит, обречь батальон на гибель, поставить под угрозу весь полк. Надо было заставить немцев прекратить атаки, искать другие пути — в обход.

В траншее, где стоял командир батальона, появился батальонный комиссар Зыков. Щеки ввалились, левая рука перевязана окровавленным бинтом. Поглядел вперед, потянулся к кобуре за пистолетом.

— Надо контратаковать, командир! — Потом вскинул голову, крикнул вдоль траншеи: — За Родину! За Сталина! Коммунисты, вперед!

Капитан Коврижко выскочил за батальонным комиссаром следом. Но не пробежал и десяти шагов — рядом, ослепив вспышкой и черным, полыхнувшим вверх фонтаном земли, разорвалась мина…

Мы встретились через двадцать восемь лет после того дня — тоже в июле, когда Минск праздновал двадцать пятую годовщину своего освобождения от фашистских оккупантов, и капитан в отставке Федор Филиппович Коврижко рассказал, как сложилась его судьба дальше.

…Он очнулся от того, что кто-то разгребал землю, пытаясь вытащить его из завала. Все тело разламывало от сильной контузии, гимнастерка была в крови, перед глазами багровый туман, и в этом тумане рядом — двое. Едва различил: пожилая женщина и старик.

Он попробовал подняться:

— Где наши?

— Ушли наши, сынок, — голос женщины был горестен и тих. — Давно ушли.

«А документы? Документы целы?» Непослушной, слабой рукой Коврижко нащупал карман гимнастерки. Расстегнут. Ни кандидатской карточки, ни командирского удостоверения. Ничего. Пусто.

— Где мои документы?

— Не брали мы, сынок, вот те крест — не брали… Шли со стариком мимо, слышим, ты стонешь… Бой тут страшный был, а потом наши ушли.

«Ушли… И, наверно, в горячке посчитали, что я убит. Вытащили все из карманов, чтоб не попало к немцам… Свои же вытащили, из батальона. Даже пистолет взяли. Так всегда делают, если нет времени похоронить… А ведь могли бы и похоронить. Итак, что имеем? Ранен, Никаких документов и вдобавок — на территории, захваченной врагом. Дело скверное… Оч-чень скверное дело!»

Сам он идти не мог — от контузии, от потери крови: осколком мины задело ногу. Женщина и старик кое-как довели его до своей хаты в деревне поблизости, спрятали, пытались лечить. А через неделю, видно, по чьему-то доносу, Федора Коврижко взяли немцы и отправили в лагерь военнопленных в Белынычи. Словно предчувствуя, что так может случиться, Коврижко рассказал своим спасителям (женщине и старику), что в Шклове живет сестра его жены Лидия Константиновна Керножицкая с мужем, дал их адрес и попросил как-нибудь сообщить им о том, что с ним случилось.

Свояченица нашла его в лагере для военнопленных дней через десять. После ее хлопот оккупанты, не желавшие слишком тратиться на содержание наших раненых пленных (ведь их даже и в качестве рабочего скота не используешь), «за выкуп» отдали Федора Коврижко родственникам. Случалось тогда и такое.

Добрались до Шклова. Измученный, с незажившей раной, изголодавшийся, Коврижко стал потихоньку приходить в себя, благо и свояк и свояченица имели отношение к медицине: он был фельдшером, она акушеркой. Попытки установить какие-то контакты с партизанами или подпольщиками успехом не увенчались: был он в городе человеком новым, да еще из лагеря военнопленных, и ему, естественно, не доверяли. Пришлось пойти на лесозавод: на жизнь-то надо было зарабатывать. Работал столяром, делал столы, табуретки, гробы. А в марте сорок третьего кто-то донес на него в гестапо: дескать, на бывшей Советской улице в доме номер 107 скрывается советский полковник. 3 марта поздно вечером за ним пришли.

Потом был концлагерь в Германии, каторжная работа, в апреле сорок пятого освобождение и после соответствующей проверки увольнение в запас в звании капитана. Орден Ленина, которым он был награжден за боевые подвиги на Карельском перешейке, при прорыве линии Маннергейма, спасла и сохранила Федору Филипповичу жена — Мария Константиновна. Он отдал его ей, когда уходил в первый бой. Всю войну она не верила, что муж пропал без вести. Она ждала. Она верила, ждала и дождалась.

Умер капитан в отставке Ф. Ф. Коврижко в 1984 году в возрасте семидесяти девяти лет.

Той же знойной июльской ночью западнее Шклова был окружен и шедший к переправам на Днепре 355-й стрелковый полк Сотой. Немцы, видимо, засекли его с воздуха. Лесной массив, где накануне вечером полк сосредоточился для ночного броска на восток, противник обложил со всех сторон артиллерийско-минометным огнем и танковыми засадами перекрыл все выходы и одновременно для захвата мостов бросил в Шклов большой отряд автоматчиков на бронетранспортерах и несколько танков.

Полковнику Швареву удалось связаться по радио с командиром дивизии, и когда раскодировали его короткую радиограмму, генерал Руссиянов быстро разобрался в тактическом плане немцев. Сделать это помогло и то немаловажное обстоятельство, что штаб дивизии по строгому указанию командира вел постоянную разведку и постоянное наблюдение за противником. Стало ясно, что немцы хотят изолировать Сотую от соседей, расчленить и уничтожить по частям. Этого нельзя было допустить. Только действуя воедино, сжатым кулаком, дивизия даже в этой сложнейшей обстановке могла оставаться крепкой боевой единицей и, отвлекая на себя значительные силы противника, выйти из окружения к своим.