Аскольд Шейкин - Испепеляющий яд

— Я понимаю, — вставил Шорохов.

— Там я от этой иллюзии излечился. И настолько, что когда меня спросили: "Хотите в Poccию" — поверите ли? Зарыдал. Боже мой, в Россию!.. Тут мне не повезло. Я попал в Архангельск членом гражданского отдела при главнокомандующем союзными силами генерале Пуле. Все вроде бы ничего, но поехал-то я с паспортом на имя французского капитана Сержа. Чужой среди чужих. Среди своих тоже чужой. Хоть руки на себя наложи… Связался с Окуличем. Через него подал рапорт военному агенту в Лондоне об отправке меня в Сибирь, к Верховному правителю. Уже под своей фамилией. Хватит! Как камень снялся с груди. Колчак! Это звучало. Слышали истину? Чтобы быть свободным, надо все возыметь и от всего отказаться. Вы что-нибудь о краскоме Тухачевском знаете?

Вопрос был неожиданным. Не ловушка ли? Но Шорохов в самом деле о таком человеке ничего не знал. Ответил:

— Я? Нет, конечно.

— Вам было бы легче. Но я к тому времени побывал в Екатеринбурге, полюбовался компанией генерала Гайды, побывал у господ из комиссии по расследованию обстоятельств гибели государя — передал им пакет от генерала Пуле. Ужас какой-то. Эта комиссия paccтpeляла вообще всex, кто когда-либо имел в этом городе дело с царской семьей: водопроводчика, которой чинил краны в доме купца Ипатьева; поваров и официантов из столовой, откуда царским особам носили обеды; электромонтера, чинившего проводку; шоферов, хоть раз управлявших автомобилем, подвозившим куда-либо царскую семью… Так вот, к тому времени, когда я прибыл в Омск, опыт у меня был достаточный, в том числе знал я и кое-что лично о краскоме Тухачевском, о том, что армия, которой он командовал, в наступлении на Петропавловск лишила Верховного правителя доброй половины его войск. Ну, и как я там, в Омске, так сказать, наших и ихних посравнивал, понял: не только звезда генерала Гайды, но и звезда адмирала Колчака никогда не взойдет.

Было поразительно все это слушать. Так рассуждать, заявившись к человеку прежде совершенно незнакомому! Или этот Моллер достаточно знал о нем? Но тогда — что именно? Шорохов сказал настороженно:

— Теперь вы здесь.

— Да. Из Омска был послан с документами в Таганрог. Вечный курьер или особа, от которой принято избавляться подобным благопристойным образом. На сей счет я себя не обманываю. Плыл вокруг Азии. Японцы, китайцы, индусы… Люди, как люди. Штаб генерала Деникина разыскал, увы, лишь на станции Тихорецкая, в поезде. Еле догнал. Возвращаться в Сибирь? А куда? Верховный правитель тоже где-то на колесах. Не только Омск, но и Красноярск в руках красных… Теперь оберофицером откомандирован в штаб Корниловской дивизии. Могу поведать в заключение: краском Тухачевский с красного Восточного фронта отозван. По слухам, его направят сюда, на Кавказ. Сегодня узнал это и подумал: "В чью-то пользу опять будет сравнение?"

Все же чего ради этот Моллер явился к нему?

Тот рассмеялся:

— Удивляетесь, почему я к вам пришел?

Шорохов смешался:

— Я? Нет, что вы… Но говорите вы интересно.

— Леонтий Артамонович, мне-то и было поручено обратиться к Генквармдону относительно вашей персоны. Его кухня сейчас в Екатеринодаре. Но прежде я побывал в Новороссийске. Посчитал, что так будет логичней.

— При чем тут Новороссийск!

— Там теперь иностранные миссии. Между прочим, и ставка туда перешла. Так вот, могу обрадовать. Удостоверена ваша безусловная непорочность.

Шорохов с прежней настороженностью смотрел на Моллера. Тот продолжал:

— Вы хорошо умеете слушать. Для меня это в любом человеке главное. Донкихотство? Возможно. Ведь, если честно, почему я в Омске у Верховного правителя России не сделал попытки задержаться? Личное нерасположение. Слушать там не умел никто. Говорить искренне тоже. А я по своей натуре музыкант. Все, что хоть раз в моем присутствии прозвучит, живет в моей душе до бесконечности долго.

— Но почему вы мне не сказали сразу, что были в миссии?

— Говоря строго, я вообще не должен этого делать. Меня посылали не вы. Кроме того, я тогда еще не знал, возникнут ли между нами, как писали в старинных романах, флюиды дружбы.

— Чудеса, — проговорил Шорохов.

Таких людей он прежде ни разу не встречал.

— Жизнь вообще состоит из чудес, — ответил Моллер. — Вы не находите?

— Теперь нахожу. Мне вы… как бы сказать?.. На меня вы произвели самое доброе впечатление.

Моллер церемонно вынул из бокового кармана кителя конверт, отдал Шорохову.

Надписи на конверте не было, внутри лежала записка: "Известный вам документ всего не исчерпывает. Обратитесь к держателям. Гарантированы: всемерная помощь, вознаграждение при любых обстоятельствах. Сислей".

Шорохов испытующе смотрел на Моллера. Загадка. Кому ты из всех этих господ служишь?

Моллер зажег спичку:

— Пожалуйста. Я обещал. Вопрос чести.

— Минуточку, — Шорохов еще раз прочитал записку, перекладывая ее содержание на более понятный язык: "Известный вам документ всего не исчерпывает". Старый чиновный туз в Новочеркасске продал копию мамонтовского акта не только ему, но и еще кому-то из миссии. Скорей всего Манукову. Прочитали и спохватились: в трофеях, сданных Государственному банку, ничего важного нет. Как-то узнали о словах Чиликина: «прочее», "полная опись", о том, что он говорил эти слова Шорохову. Теперь: "Обратитесь к держателям. Гарантированы: всемерная помощь, вознаграждение при любых обстоятельствах". То-есть: "Добивайтесь встречи с Мамонтовым, Родионовым, вообще с кем угодно из штаба Четвертого Донского отдельного конного корпуса. Обещайте все, что угодно, причем не только в России, но и в эмиграции".

Моллер опять чиркнул спичкой. Оба они молчали, пока конверт горел. Пепел Моллер высыпал в ведро, стоявшее под умывальником.

"Разовый агент? Не похоже, — думал Шорохов, следя за его неторопливыми движениями. "Вы хорошо умеете слушать. Для меня это в любом человеке главное". Что, если спросить прямо? Но ведь, коли он работает на миссию, то правды не скажет, а человек, судя по всему, неплохой. Через собственное вранье ему потом будет не переступить".

Моллер танцующей походкой прошелся по комнате, остановился напротив Шорохова, сказал, пытливо глядя ему в лицо:

— Вот что я также должен вам сообщить. Из Екатеринодара вместе со мной в штаб дивизии прибыл господин, который, оказывается, вас хорошо знает. Его фамилия, должность мне неизвестны. Зовут его Михаилом Михайловичем.

Выражение лица Шорохова, видимо, так переменилось, что Моллер торопливо, даже с испугом, закончил:

— Он меня просил особо вас предупредить: встречи с ним вам не следует опасаться. Да-да! Как только представится командиру дивизии, он к вам зайдет.

Михаил Михайлович зашел в этот же день. Был совершенно таким, как когда-то в Москве, при первой их встрече. Вицмундир. Тугая каштановая бородка. Едкая улыбка. И Шорохова он приветствовал в знакомой манере: