Юрий Иванов - Камикадзе. Пилоты-смертники

Японская деревенская община представляет собой микромодель всего общества. Она замкнута, обособленна, подозрительно и даже враждебно настроена к чужакам. В ней вырабатывается и постоянно воспроизводится общинное сознание, феодальный образ мышления. Японец всегда видит себя в семье, рядом с соседями, в общине в целом. Он не представляет своей жизни без нее. Самое большое наказание для него — оказаться в чужом мире вне родной и знакомой обстановки.

Авторитет общины огромен: она не допускает праздности, нивелирует возвысившуюся индивидуальность до среднего уровня, делит на всех членов и общие трудности и потери, и общие радости, удачи и везение. Именно с общинным сознанием связана японская традиция называть сначала фамилию, а затем имя. Японец прежде указывает свою семью и лишь после нее себя — ее члена.

Общинный дух чрезвычайно стоек. Он поддерживается многочисленными местными праздниками. Каждый год в июле и в декабре японцы стремятся попасть туда, где они родились. Подготовка к праздникам и пышные торжества объединяют и сплачивают людей, дают заряд на следующие полгода.

Высокий уровень научно-технического прогресса почти не сказывается на общинном сознании и на жизни японской деревни. Как и столетия назад, японцы живут в домах без печек с земляными полами и тростниковыми крышами, работая от зари до зари на рисовых полях. Японцы отличаются трудолюбием, дисциплинированностью, стремлением к согласованным действиям в группе. Удивительно, но японский язык не содержит слова “трудолюбие”. Само собой подразумевается, что невозможно работать иначе, как с максимальной самоотдачей. В то же время необходимо безоговорочно подчиняться тому, кто занимает более высокое служебное положение.

Японец не представляет свою жизнь без коллектива. Каждый житель Японских островов состоит членом множества различных обществ, имеющих свою униформу, заповеди, знамена, гимн и другую символику. Для представителя любой нации подобные “мелочи” имеют лишь второстепенное значение, но только не для японцев. Для них “мелочей” вообще не существует. — Они привыкли ко всему подходить тщательно, основательно вникая в детали. Бригадир, начальник участка, командир роты и т. п., ставя подчиненным задачу, обязательно взойдет на специальное возвышение — небольшой помост. При этом не имеет значения, где он находится — на предприятии или в полевых условиях. Главное — он выше остальных по положению и поэтому должен непременно возвышаться над ними даже зрительно.

Отличительной чертой японского национального характера является сильно развитое эстетическое чувство. Многие народы отличаются такой же любовью к прекрасному, как японцы. Однако японский эстетический идеал коренным образом отличается от европейского. Ни в одной стране мира не существует традиций проведения массовых организованных празднеств, связанных с любованием природой. Праздник любования цветами, называемый “ханами”, вероятно, самый популярный. Он зародился еще в VII веке. В Японии наиболее любимы нежно-белые цветки дикой вишни сакуры и цветы белой хризантемы кику — символа императорской короны. Ранней весной, во время цветения сакуры, в токийском парке Синдзюку устраиваются официальные церемонии коллективного любования ее бутонами. Японцы в этот день пьют саке и сочиняют вака — короткие стихотворения. Эти два действия — основные составляющие праздника, любимого во всех уголках Японии.

Сакура традиционно считается любимым цветком военных. В глубокой древности появились поговорки, подчеркивающие особую роль, которую отводили ей самураи. “Сакура — первый среди цветков, самурай — первый среди людей”, “Если кто-то спросит о духе японцев, укажи на цветки сакуры, сверкающие на солнце”. Самураи считали, что смерть в бою так же прекрасна, как короткая жизнь цветков сакуры.

Цукими, праздник любования луной, проводится в сентябре — октябре. Праздник любования снегом юкими прославляет красоту обыденной жизни.

Японцы оценивают мир с позиций дзенской эстетики, основу которой составляют категории ваби и саби. Ваби означает отказ от роскоши, жизнь в простоте и бедности. Саби — это “прелесть обыденного”. Не поиски идеала прекрасного, правильных пропорций, как на Западе, а достижение естественности во всем, максимально полное единение с природой — вот что является главным для представителей этой самобытной нации.

Японцы любят поэзию, песни, театр и другие искусства. Поражает их чайная церемония тяно-ю и искусство аранжировки цветов икебана.

Однако не стоит идеализировать национальную психологию японцев. Напоенные и одурманенные ядом национализма и шовинизма жители японских островов, как показывает история, способны взрастить некоторые свои отнюдь не лучшие черты.

“Нашему народу присуща нелогичность в поступках, — с горечью утверждали Футида М. и Окумия М. — Японец нередко действует под влиянием порыва, случайности… Мы с неохотой расстаемся с предрассудками, вяло реагируем даже на очевидные улучшения, если они содержат элемент новизны. Наша нерешительность порождает высокомерие, переходящее в презрение к другим народам.

Не будучи смелыми и независимыми, мы предпочитаем полагаться на других и раболепно слушаться старших начальников. Не умея трезво оценить действительность, мы часто принимаем желаемое за действительное, действуем без необходимых планов и расчетов…

Все это — отрицательные черты японского национального характера”.

Понятно, что такая критическая оценка некоторых качеств своих соотечественников в какой-то мере справедлива. В. Цветов утверждает, что если в 1953 году 20 процентов японцев считали себя существами более высокого порядка, чем американцы и европейцы, то в 1968 году — уже 48 процентов. Другими словами, тезис о “высокомерии, переходящем в презрение к другим народам”, действительно подтверждается. И это несмотря на уроки страшной войны! Однако любые оценки всегда субъективны, поэтому неправильно, на наш взгляд, вешать ярлыки на целый народ. Однако не замечать отрицательные черты его психологии тоже нельзя.

Общинное самосознание и феодальный образ мышления ярко проявляются в приверженности японцев к традициям и мифологии. И то, и другое занимает чрезвычайно важное место в их жизни. Именно этим можно объяснить тот благоговейный трепет, с которым каждый японец относился до и во время войны на Тихом океане к микадо — потомку богов.

Несмотря на привязанность к группе и коллективу, японец в сущности чувствует себя одиноко. Он строго соблюдает иерархию и в семье, и в обществе; скромен, стеснителен, стыдлив. Он предпочитает не жаловаться на свои беды. При этом мощное чувство стыда и чувство благодарности и долга (по-японски “гири”) во многом определяет его линию поведения и образ жизни.