Аскольд Шейкин - Опрокинутый рейд

Секретного по суждению Манукова, а не его самого. Вот в чем все дело.

Он толкнул дверь.

И здесь были ковер, шкаф, кресла, кушетка, столик с безделушками. На нем, правда, лежала еще и пачка газет. Сначала Шорохов не обратил на них внимания. Лежат и лежат. Уже хотел было даже выйти из комнаты. Потом в глаза бросился заголовок: «ПРАВДА». «Правда»?

Он взял верхнюю из газет, развернул.

«ПРАВДА.

Российская Коммунистическая партия (большевиков).

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!..

Воскресенье 24 августа 1919 г. Ежедневная газета…

Сегодня в номере:

Красными войсками занят город Кустанай.

Красными войсками взяты города Камышин, Тамбов, Валуйки, ст. Поворино.

Восстание казаков и мобилизованных в тылу у Деникина.

Усиление агитации спартаковцев.

Союзники обратились к Германии с предложением занять войсками Верхнюю Силезию ввиду продолжающегося там революционного движения».

Ниже, во весь размах газетного листа, было крупно напечатано:

«Либкнехт сказал: „Крепкий кулак — хорошее дело, но нужно, чтобы и в голове было ясно“.

У Красной Армии крепкий кулак.

Дадим ей книгу, чтобы было еще яснее в головах красноармейцев».

Взгляд Шорохова скользнул ниже. Там синим карандашом было подчеркнуто несколько строчек и сбоку синим же карандашом приписано: «1-е упоминание о рейде в центральных газетах!»

Он прочитал подчеркнутые строки:

«Оборона Советской России. Оперативная сводка от 23 августа. Юго-Западный фронт… В Тамбовском районе наши войска заняли Тамбов, захваченный было прорвавшейся группой противника, и продолжают наступление для окончательной ликвидации прорыва. Идут бои с главными силами этого отряда в районе Козлова».

Мануков мог вернуться в любую минуту. Шорохов помнил об этом. Следовало хотя бы бегло просмотреть все лежавшие на столике газеты. Он уже, вообще-то, начал догадываться, почему они находятся здесь, в комнате, предназначенной Манукову, по какому признаку подобраны.

На странице номера «Правды», который затем он взял, было подчеркнуто:

«Оборона Советской России. Оперативная сводка от 24 августа… Южный фронт. В Тамбовском районе продолжается успешное преследование противника. В Борисоглебском районе нами с боями занят Борисоглебск».

Сбоку, на полях, тоже синим карандашом было написано: «2-е упоминание!»

Оставался еще один номер газеты. Взяв его, Шорохов первым делом взглянул на дату: 3 сентября! Сегодняшний!

В статье, напечатанной в этом номере, карандашом были выделены слова:

«Внимание Советской России за последнее время обращено к Тамбовскому району, где лихой коннице генерала Мамонтова удалось образовать прорыв. Цель этого ближайшего помощника Деникина ясна: раз война есть азартная игра, пойти в ней на последнюю ставку, вызвать смятение, окончательно расстроить, дезорганизовать тыл. И нужно отдать справедливость, казачьи банды достигли отчасти этой задачи. Появление казаков в глубине России вызывает панику и растерянность среди населения, и, увы, подчас не только среди простого населения… Но с другой стороны… теперь даже тамбовский, воронежский или тульский мужик уму-разуму научился и смог осмыслить, что с весьма недобрыми намерениями богатый казак лезет в эти окраинные губернии…»

Возле этой статьи, на полях, была карандашная надпись: «3-е упоминание!»

Подготовлено для Манукова. Взгляд на рейд со стороны красных. Оценивайте, господин эмиссар! И имейте в виду: под влиянием казацкого наскока вовсе не рушится большевистское государство. Потому-то в этой газете было подчеркнуто еще и такое известие: «В Орске нами взяты крупные трофеи… заняты Царев и Вязовка… В Петропавловском районе нами взято свыше полутора миллионов пудов хлеба».

Он все не мог оторваться от газеты.

«Борьба с голодом… обратить серьезное внимание на недостаточно энергичное проведение в жизнь декрета о бесплатном детском питании… Компродом командированы всюду инструктора…

За весь август в Москву прибыло 375 ваг. с хлебом, 276 ваг. рыбы всякой, 272 ваг. сахару, 216 ваг. соли, картофеля и овощей 126 вагонов…

.. с момента отпуска населению хлеба по 44 купону… повысить цену на… хлеб ржаной 1 сорта-2 р. фунт (вместо 1р. 56 к.), 2 сорта-1р. 96 к. (вместо 1р. 48 к.), хлеб пшеничный 1 сорта-2 р. 20к. (вместо 1р. 72 к.)…»

Он понимал, на какой хлеб устанавливали эти цены: на тот, что уже находится в руках Советского государства. Калачи на подносе в буфетной — из той самой вольной продажи, которая в поезде вызвала столь бурный восторг Манукова.

Утром на столе в буфетной Шорохов обнаружил изготовленное на пишущей машинке удостоверение:

«Предъявитель сего товарищ Шорохов есть действительно заведующий отделом труда и социального обеспечения исполкома Александровского уезда Владимирской губернии.

Всем лицам и учреждениям военного и гражданского ведомств предлагается оказывать товарищу Шорохову полное содействие в успешном выполнении возложенных на него обязанностей. Товарищу Шорохову предоставляется право проезда во всех делегатских, штабных вагонах, а также в отдельно следующих паровозах.

Товарищу Шорохову разрешается ношение всякого рода огнестрельного оружия.

Председатель исполкома…

Секретарь…»

Подписи, печать, номер — все это было. Стояла и дата. Судя по ней, бумагу выдали неделю назад. Или, всего вероятней, изготовили еще в Ельце.

Там же лежал листок, исписанный от руки: «Леонтий Артамонович! Маклеры собираются на Ильинке, на ступенях здания бывшей Фондовой биржи. Бывает это примерно с половины девятого утра до половины первого. Расстояние от квартиры, где мы сейчас, около версты. Как туда попасть? От сквера у Большого театра (это место, думаю, Вы запомнили, дорогу к нему найдете), следуйте далее той улицей, по которой мы вчера шли, до трехэтажного здания из красного кирпича. Будет оно по левой стороне, стоит особняком, стены и крыша узорчатые, за ним Красная площадь. Смело выходите на нее. По одну сторону увидите Кремль, по другую — Верхние торговые ряды. Ваш путь — вдоль них. Вскоре после памятника Минину и Пожарскому слева окажется улица. Это и есть Ильинка. Идите по ней до высокого серого здания с колоннадой. Оно-то Вам и нужно. Всего лучше, если доберетесь, ни у кого не спрашивая дороги, по одному моему описанию. Приучайтесь. Я вернусь к трем часам. Пойдем обедать. Записку, пожалуйста, уничтожьте».

Подписи не было, мануковского почерка Шорохов не знал, однако никто другой не мог к нему так обращаться.

Других следов пребывания своего компаньона он не обнаружил. В буфете все осталось в прежнем виде. Заходил Мануков, видимо, на считанные минуты.