Константин Эрендженов - Сын охотника

Радостный шепот прошел по залу.

– Хозяин этого дома переселится в домик во дворе. В таком домике ему хватит места, чтобы пить свою джомбу, перебирать четки и молиться бурханам. Все равно, он больше живет в кибитке среди сада. Кстати, и его сын будет посещать эту школу.

Цедя будто оледенел, сидел не шелохнувшись. Лицо его стало одного цвета с седыми волосами. Жена толкнула его в бок и, перебирая четки, резко выкрикнула:

– Нет, этому не бывать! Этот дом построили мы сами! Еще в старое время наш отец зайсанг Занджин, когда был помощником пристава улуса, на собственные деньги нанял русских мастеров и соорудил этот дом. Он же посадил фруктовый сад и эти стройные тополя. В этом новом доме сыграли нашу свадьбу с зайсангом Цедей. А теперь этот дом принадлежит сыну, который после нашей смерти будет наследником. И наш сын не будет учиться вместе с детьми батраков. Он поедет в Питер. Не отдам никому дом, предназначенный сыну! – выпалила она, перебирая четки.

Председатель обвел внимательным взглядом присутствующих, будто спрашивал их, что делать.

– Недаром говорится: «Кто имеет деньги, может пировать даже на льду!» Конечно, кто имеет деньги, у того сын может учиться, где захочет. Куда с ними тягаться детям бедняков! – сказала Шиндя, стараясь встать с места, но муж ее держал за плечо.

– А вы. Цедя, что думаете на этот счет? – спросил председатель. – Если бы вы добровольно передали свой дом под школу-интернат, с вас написали бы в газетах, люди благодарили бы вас, слава была бы вам. И это пригодилось бы вам в будущем…

Цедя в это время думал: «Если люди, облеченные властью, так говорят, то они что-то знают. Видно, и у нас, как у русских, заберут все добро, уравняют с бедняками». Но он решил все же не сдаваться и пошел на хитрость.

– Моя жена правду говорила, что дом очень старый и скоро развалится. Не годится он под школу. Беспутные мальчики и девочки как начнут бегать туда-сюда, он и рухнет. Придавит кого-нибудь. А виноват буду я, хозяин.

– Товарищи, как вы считаете, – обратился председатель к народу, – годится этот дом под школу или нет?

– Годится! – послышалось несколько голосов, поддержанных общим гулом одобрения.

Когда шум утих, к председателю подошел бородатый, согбенный человек с лысой головой, покрытой рваной чеплашкой.

– Натыр меня зовут. Натыр Нармаев. – Он прокашлялся и с натугой, видно, из последних сил, заговорил, останавливаясь после каждой фразы. – Все, кто тут сидит, помнит, что когда они еще в альчики играли без штанов, я уже ходил с бородой. А когда тебя, Цедя, собирались женить, я был уже в таком возрасте, как вот председатель. Так чего же ты, обманщик, людям голову морочишь? – Натыр, опираясь на толстую суковатую палку, почерневшую от времени, как и его пальцы, подошел к Цеде вплотную и говорил уже ему одному – Чего же ты пугаешь, будто дом такой старый, что вот-вот развалится! Я! Вот этими руками! Я строил этот дом с русскими плотниками! – он постучал по полу своим посохом. – Дом еще звенит, как стекло! Он простоит еще столько же! – И вдруг, понизив голос, старик заговорил зло и сурово – А жалеть тебе, кровопийца, тут нечего. На этот дом не истратили даже капли пота ни ты, ни твой отец, такой же душегуб.

– Не тронь его отца! – взвизгнула хозяйка.

Но старик отвернулся от них и, став на место, которое с почтением уступил ему председатель, обратился к собравшимся.

– Кто не помнит пяти голодных лет, когда мы ели траву?

– И мы помним, и отцы наши! – ответило несколько голосов.

– Так вот тогда-то и строил свой дом отец Цеди. А как? – Натыр повел рукой в сторону президиума – Пусть они, молодежь, знают правду. Так вот. Отец Цеди увидел, что бедняки мрут с голоду, как мухи, и начал строить этот дом. По всему аймаку объявил: все, все, кто хочет два раза в день сытно поесть, пусть идет на стройку. Что было делать голодным? Пошли. Валом повалили. Кто землю копал, кто кирпич делал для фундамента, кто песок сеял. И обошелся этот дом отцу Цеди в сотню ведер болтушки из отрубей да прокислого творога. Мясом нас твой отец не баловал! – обернувшись на миг, кинул он в лицо Цеди. – Так что дом этот наш, народный! И пусть дети в нем учатся. Правильно я говорю?

Гул одобрения, грозные возгласы в адрес бывшего зайсанга накалили атмосферу до того, что Цедя замахал обеими руками: мол, берите, берите, только меня самого не растерзайте.

Председатель уисполкома, посоветовавшись со своими товарищами после выступления Натыра, обратился к собранию с вопросом, не хочет ли кто еще сказать о школе.

– Чего слова веять, как мякину на ветру! – заговорила Шиндя и, отстранив руку мужа, который все сдерживал ее, вышла на середину и впервые в жизни заговорила с ним на ты – Чего ты мне рот затыкаешь! Намолчалась я за свой век. Хватит! – и, рубанув рукой в сторону председателя, она заговорила резко, решительно, без оглядки на начальство. – Пусть в этом доме, что с голодухи строили наши отцы, будут учиться наши дети. Кто против?

– Сначала надо голосовать «за», – поправил ее председатель, – а уж потом спросить, кто «против».

– А все тут «за». Даже сам Цедя со своей шептуньей не поднимает руки против! – ответила Шиндя под громкие возгласы одобрения.

Председатель встал, намереваясь что-то сказать. Но Шиндя кивнула на него:

– Вы отдохните, я еще не все сказала. У меня к зам вопрос, товарищи начальники. Мой отец умер в бою за революцию. Прямо там, в Москве. Все вы это знаете.

Председатель уисполкома кивнул, что это так.

– Так я вас спрашиваю, когда будет толк оттого, что отцы наши делали революцию? Когда и мы, калмыки, начнем жить, как русские да другие наши соседи, где уже и в помине нету ни зайсангов, ни гелюнгов, ни всякой нечисти! Где-то там строится новая жизнь, колхозы, школы. И для детей, и для взрослых. А вы привезли нам батрачкома, чтобы учил нас заключать договора с этими пауками! – она гневно сверкнула черными глазами на Цедю и его жену. – Значит, о новой жизни мы будем слушать только рассказы приезжих. Так, что ли? – и она махнула рукой.

– Не батрачком нам нужен, а настоящая народная власть, без батраков и богачей! – только теперь Шиндя села.

Председатель поднялся и одобрительно покачав головой, сказал:

– Права товарищ Хоролова. Права. Будут у вас и колхозы. И все то, что уже есть у русских. Но всему свое время. Пока что вот займемся школой. А там и другие проблемы решим.

Когда собрание закончилось и люди стали расходиться, Нимя Эрдниев достал из кармана серебряные часы, подкрутил их и, захлопнув крышку, решительно сказал:

– Дорджи, председатель батрачкома, представитель милиции и секретарь сельсовета, оставайтесь здесь. И вы, Цедя, – кивнул сн хозяину, вставшему, чтобы уйти, – останьтесь. Жена ваша пусть идет заниматься своими делами.