Вячеслав Немышев - Сто первый. Буча - военный квартет

— Где так научился, брат Савва?

— Злой боевик, как собак, — только и отвечал Савва.

А Иван думал, когда рассказывал кто-нибудь про Савву, что, наверное, тот от природы такой — хладнокровный. Потом еще думал: сюда бы армию таких вот хладнокровных — и конец тогда войне. Иван не раз видел поверженных врагов; когда добивали пленных не испытывал душевных мук, но только брезгливо морщился и размышлял так: чем больше завалят «духов», тем лучше. Вот только кому будет от этого лучше, Иван понять не мог. После теткиной истории про десять солдатиков он смутно почувствовал, что где-то рядом, может быть, даже в самих теткиных словах кроется разгадка… и ответ на все мучавшие его вопросы.

Но на это раз все был по-другому.

— Он писать может? — спросил Иван. Так некстати спросилось, не к месту, что Савва удивленно разинул рот.

— А нафига ему писать, брат? Пусть говорит, да, — и снова пыром ткнул в перемолотые ребра. — Падла. Скажи нах… перед смертью…

Пленник взвыл от боли.

— Глаза ему развяжи. Мне нужно…

Лицо было шмат синего мяса. Иван сморщился, но, думая только об одном, пододвинул к пленнику стул и положил сверху лист бумаги. Савва с интересом наблюдал, думая про себя, что Буча окончательно свихнулся или… придумал какую-то новую форму допроса. Иван сунул пленнику между распухших пальцев ручку.

— Пиши.

Пленник с трудом понимал, что происходит вокруг, или только делал вид: так натурально корчился возле стула, так жалобно подвывал, что человек не искушенный в допросах, наверное, поверил бы — что попал этот двадцатипятилетний парень на войну совершенно случайно.

— Ребята», а что писать? Я сказал все… это страшная ошибка…

— Я диктовать буду. Пиши. Волгоградская область… поселок Степное…

Ручка воткнулась в бумагу; связанные руки мешали пленнику писать, — на листке появились темные пятна с отпечатками кровяных ладоней.

— Волгоградская… пиши!.. область… поселок…

На листке появились буквы, потом слово, второе.

Иван склонился над пленником.

Савва кисти разминает, выворачивает пальцы с хрустом.

Потом произошло то, чего Савва никак уж не ожидал. Иван схватил листок с синими каракулями, приложил его к другому — похожему на оберточную бумагу от бандеролей. Некоторое время молча шевелил губами. Савва видел, как задрожали плечи у Ивана, как выронил он оба листка. Не успели бумажки долететь до пола, вскинул Иван руку и, не говоря ни слова, но, рыча, как зверь, ударил пленника в голову. Ударив, пошел месить его руками и ногами. Иван топтал шмат синего мяса, давил ботинками пальцы связанных рук, прыгал, втыкаясь пятками в рыхлую грудь. Пленник уже не стонал: он вытянулся вдоль стены, — только вздрагивало и хлюпало под ударами его измочаленное тело.

— Брат, брат, тише, я ментам обещал… завтра фебсы…

Савва бросился к Ивану, обхватив его, стал оттаскивать. Тут бы и Савве досталось, но как бывает в таких делах, увидел вдруг Иван или почувствовал, что не сопротивляется пленник, не ворочается под его ногами, не прячет от сбитых в кровь кулаков синий шмат… Пленник потерял сознание. Обмяк Иван, сдался — схватился за лицо руками и трет, трет как сумасшедший. Бормочет:

— Брат, брат, я нашел… нашел… десятый… Прости, Жорик, скажи там… Это последний, последний. Так нужно, брат…

Случилось это на Дагестанской границе. Люди полевого командира Хаттаба предложили пограничникам на блокпосту сдаться без боя, пообещав им сохранить жизни, мол, срочников не убиваем. Когда боевики подошли вплотную, с блокпоста ударил пулемет. Вахабиты расстреляли блокпост из гранатометов. Лейтенант за пулеметом погиб первым. Мальчишки сдались, или их взяли в бою, или еще что-то… Это уже не имело значения. Шестерых оставшихся в живых солдат связали, бросив лицами в землю. Потом всех убили. Казнь сняли на видеокамеру, сняли неумело, но откровенно. Блокпост взорвали. Ветром разносило бумажки: летали по горной лужайке письма из дома с обратными адресами…

— Все рассказал честно, падла. Ты, брат, прости, не знал, да, — Савва забил косяк и протянул Ивану. — Давай, брат, пыхнем. Отпустит.

Так уж вышло — выложил Иван историю Савве. Потом пересказал еще раз эфесбешным операм. Пленника привели в чувство, и еще часа два Савва работал с ним.

— Этот шайтан и снимал, — потом сказал Савва.

Савва ноги вытянул. Под каштаном шмель закружился, погудел и махнул в город за синие ворота в надвигающиеся стремительно сумерки. Механ докрутил гайки, с опаской взглянув на Ивана с Саввой, потопал на задний двор.

— Потом с Махачкалы кассеты отсылал по почте, самый молодой был потому что: борода, говорит, еще не росла, везде ходил запросто. Говорит, сам Хаттаб приказал пленки разослать по адресам, чтоб боялись… Когда я его резал, он плакал, маму свою вспоминал, да. Прикинь, падла какая! — Савва выдернул из ножен, покрутил клинок. — Хороший нож трофейный, тот самый, с Аргуна, помнишь?

Ночь пришла холодная.

В саперной палатке смотрели телевизор, какой-то фильм про Вьетнамскую войну. Иван перешнуровал потуже берцы, накинул разгрузку. За столом Костя-старшина. Перед ним кружка с чаем. Костя прихлебывает, увидел, что Иван собирается, встал, подошел к нему.

— Ягрю, ты молчишь как сыч. Вижу, что дела плохие… Народ балакает про кассету. Ты уж прости. Там брат твой был?

Иван кинул автомат за плечо.

— Прошлое. Я с разведкой метнусь. Ты скажи пацанам… скажи, чтоб не базарили про Жорика, брата. Савва балабол. Прошлое это. Конец считалочке.

Тело завернули в обрывки одеяла и закинули на броню.

Черными пауками карабкались вслед человеческие тени. Четырехколесный броневик разведки, не включая фар, выкатился за синие ворота; под фиолетовым неоном Грозэнерго «бардак» набрал скорость и сразу нырнул в проулок. На Первомайке у кладбища водитель не глушил мотора — скинул обороты до самого малого, спрятал машину под ветвистой акацией.

Савва спихнул тело с брони.

— Тимоха, разгрузку на него надели, да? Держи ствол… подложи, не забудь. Э-э, брат, магазин дай сдерну. Сгодиться.

Тимоха свое дело знает: пристроил к телу голову в целлофановом пакете, автомат под руку. Подумал и содрал пакет.

— Слышь, Буча, — шепчет Тимоха, — мы этого пидора придумали подложить к полякам, к ихому забору, где Красный Крест. Подарок вашему взводному… и тебе, — Тимоха ткнул Ивана здоровенным кулачиной в бок, — к именинам. Сколько?

— Двадцать шесть.

— Да не, запал ставить на сколько будешь?

— На пару минут. Успеем.

Тело кинули у обочины в трех метрах от «польского» забора.

Иван пристроил рядом пузатое тельце минометной мины, вмял пластит в снарядную головку, воткнул детонатор. Осталось только чиркнуть по срезу запала и мчаться прочь с этой проклятой улицы.