Юрий Гирченко - Рассказы

Осенью 1989 года пришёл приказ из вышестоящего штаба о расформировании нашей части. Приказ этот был не просто так отдан, всему было объяснение. В Закавказье было неспокойно. То тут, то там происходили нападения на воинские части, захват оружия и техники, массовые беспорядки в Сумгаите, Ереване, Кировабаде (Гяндже), Нахичевани, Баку. В Карабахе уже периодически велись перестрелки между азербайджанцами и армянами, иногда и военным доставалось.

Здесь, в Кусары основным населением были лезгины. Пока открыто они ещё ни против кого не выступали, но всё равно, подстрекаемые азербайджанцами, старались при любом удобном случае завладеть каким-либо оружием. Одним словом, опасность нападения на часть аборигенами была.

Не знаю, только ли этими доводами обходилось вышестоящее командование или были ещё причины, но приказ поступил конкретный и однозначный: 51-ю ВАШМ — расформировать!

Согласно этого приказу всё стрелковое оружие: автоматы и пистолеты, мы должны были передать на склады в Тбилиси, а имеющиеся в наличии патроны уничтожить. Уничтожить — значит расстрелять.

Из Тбилиси стали прилетать вертолёты. Мы грузили в них ящики с оружием, и «вертушки» улетали. Причём, что интересно, садились «вертушки» на стадионе части, так как ни аэродрома, ни своей взлётной полосы у нас не было.

Однажды вызвал меня подполковник — командир части, и приказал возглавить группу по уничтожению боеприпасов. На выполнение задачи было отведено три дня. В группу эту входили три капитана: я и ещё двое. У одного офицера была своя легковая машина. Вот на ней мы и ездили за пределы города в горы выполнять приказ. Грузили в багажник цинки с патронами, магазины и восемь АКМ, а один снаряженный автомат во время поездки был у меня в руках. Всё это делалось с целью безопасности.

Ну, во-первых, посылать на такое задание военную машину — значит, с самого начала привлекать к этому мероприятию внимание местного населения. А реакция местных лезгин и азербайджанцев могла бы стать для нас катастрофической. А, во-вторых, даже если аборигены всё-таки попытаются нас остановить, то у меня в руках автомат, и не всё для них будет так просто… Но риск, конечно, был сильный.

Отъезжали мы от города примерно на шесть километров, и там, в горах расстилали на земле плащ-палатки, чтоб отстрелянные гильзы в них падали, и начинали стрельбу. И вот так, в течении четырёх — четырёх с половиной часов мы выстреливали всё, что привозили с собой. Каждый АКМ без проблем, не останавливаясь, отстреливал два магазина патронов, а на третьем начинал «плеваться», и пули, вылетевшие из его ствола, падали всего лишь в десятке метров. Конечно, АКМ — автомат хороший, но мы фактически «насиловали» его, выстреливая каждый магазин одной длинной непрекращающейся очередью. Ствол АКМа нагревался, поэтому, отстреляв два магазина, мы откладывали автомат в сторону, и брали другой, а затем — третий… И так по кругу, с недолгими перерывами, ну для того, чтобы магазины патронами снарядить.

Отстреляв все боеприпасы, что привезли с собой, мы связывали плащ-палатки с гильзами, складывали их вместе с автоматами в багажник машины, и уезжали в часть.

Стрельба в горах непрерывными очередями, сопровождающаяся многоголосым эхом, это вам не на стрельбище по три патрона выстреливать. После первого же дня было такое ощущение, будто я оглох. И вечером, вернувшись домой, я смотрел на свою жену, видел как она шевелит губами, но не слышал ни единого слова. В ушах сплошной гул…

На второй день перед началом стрельбы мы засунули в уши вату…

Короче говоря, мы выполнили приказ командира, и к концу третьего дня все стрелковые боеприпасы в части были израсходованы.

Через несколько дней на очередной «вертушке» была отправлена последняя партия оружия. После этого убыли в другие части сержанты и солдаты срочной службы. Все офицеры получили на руки предписания к новым местам службы, и постепенно начали разъезжаться.

Всё было — бы ничего, только не решался вопрос с самолётами, которые в части были. Да, взлётной полосы в части не было — это факт. А самолёты были. Стояли они на учебной площадке. Самолётов было не очень много, и не все они были готовы в любую секунду выполнять боевую задачу, но всё-таки это были неплохие самолёты. Судите сами: Л-29, Л-29 «Дельфин», Л-39 «Альбатрос», Су-15, Су-15-ТМ, МиГ-19, МиГ-21, МиГ-25. И каждого наименования по две — три штуки.

Ещё начиная с августа 1989 года, когда стало известно о расформировании нашей части, командир «висел» на телефоне, неоднократно ездил в Тбилиси, пытаясь добиться какого-нибудь решения от вышестоящего начальства. Но «полководцы» молчали. Решение по этому вопросу никто не хотел принимать.

Время шло. Офицеры из части разъезжались к новым местам службы. Осталось нас в части человек пятнадцать офицеров. А прапорщики не в счёт, потому что все прапорщики были местные: лезгины и азербайджанцы. В этот период единственное, чем успешно занимались прапорщики, так это тем, что ежедневно разворовывали жилищно-казарменный фонд части. Воровали всё: стулья, столы, оконные рамы, двери… А как было этот процесс остановить, ведь стрелкового оружия в части нет? Приказы и уговоры не действовали.

В этом хаосе дошло до того, что дежурный по части заступал на дежурство с охотничьим ружьём! И это ещё хорошо, что три наших офицера были заядлыми охотниками и ружья имели…

Наступил ноябрь… А начальство молчало. Уже несколько раз аборигены стреляли из автоматического оружия в воздух около КПП части. В этой ситуации всё могло произойти, и произойти в любую минуту. Нет ничего страшнее опасности, которую ты не видишь, но чувствуешь её приближение…

И в конце ноября командир части, на свой страх и риск, принял решение.

Решение заключалось в следующем. Для того чтобы самолёты не достались местным бандитам, их нужно было привести в полную негодность. Как это сделать? Элементарно!

При помощи тягачей и грузовых машин мы подтаскивали самолёты к обрыву у реки Кусар-Чай, и сбрасывали их вниз. Падая с обрыва, самолёты разбивались. Высокий был обрыв.

Местное население растаскивало обломки самолёта за два дня. Кому-то топливный насос под собственный колодец был необходим, а другому топливный бак под летний душ… В общем бандформированиям наши самолёты не достались.

Как-то в декабре на территорию части въехал грузовик, в кузове которого сидели вооружённые джигиты с зелёными повязками на головах. Они только рассмеялись, увидев капитана — дежурного по части с охотничьим ружьём, а потом уехали. А что у нас взять? Нет у нас ничего, ни оружия, ни самолётов. Есть только штаб, да казармы без окон и дверей.

Не знаю, что было дальше. В январе 1990 года я уехал к новому месту службы.