Иван Козлов - В крымском подполье

Когда была объявлена регистрация евреев в гестапо, никому не приходило в голову, что их поголовно будут расстреливать. Не думали этого даже тогда, когда евреям приказали явиться на Сенную. Но теперь, когда в гестапо проходит регистрация крымчаков, в городе уже ходит слух о том, что немцы готовятся расстреливать крымчаков. «Вчера расстреляли всех евреев, завтра крымчаков, а послезавтра за нас, русских, возьмутся» — вот что говорят между собой рабочие.

— Это говорят не только рабочие, — сказала мне Лидия Николаевна, — я об этом же слышала от женщин, с которыми постоянно встречаюсь в очереди у водопроводной колонки.

После расстрелов у Багеровского рва даже хозяева «Маши» и «Семена» стали больше говорить о расстрелах, чем о своих огородах.

«Маша» рассказала об одной сцене, происходившей у нее на глазах.

Племянник хозяйки, полицай Митька, явился к тетке за советом. Ему предлагают приличную надбавку за вылавливание советских работников.

Хозяйка возилась у печки… Она резко обернулась к Митьке.

— Вот, видел? — Она потрясла ухватом, — Своими руками голову размозжу, если выдашь хоть одного. — И повернулась к нему спиной, ворча: — Таких порядков я в жизни не видела. Детей стреляют, и за что?

Уже имелись факты проявления открытого негодования.

На биржу труда пришел жандарм и начал отбирать людей на работу. Один пожилой рабочий оттолкнул немца, когда тот потащил его за рукав к выходу. Жандарм ударил рабочего плеткой по лицу. Рабочий стиснул кулаки и сказал громко: «Не боюсь. Что бы вы ни делали, а здесь не быть вам!» Немец не понял, но на лицах присутствовавших появились одобрительные улыбки. Рассвирепевший немец побежал в кабинет заведующего биржей, а народ разбежался.

Таких примеров с каждым днем становилось все больше и больше. Люди начинали «закипать».

К этому времени мы уже отлично законспирировались. Предстояло подготовить явочную квартиру и найти людей, которым можно было доверить организацию патриотических групп. Первым подходящим для этого человеком все мы считали Василия.

Было решено как можно скорее оборудовать столярную мастерскую. Кроме места для явок, она будет средством для завязывания новых знакомств.

Поскольку связи с Пахомовым пока нет, а наша типография у него, надо было найти наборщицу Никишову, которая оставлена Сиротой в Керчи, и подыскать домик под типографию.

«Маша» рассказала, что брат хозяйки, переводчик, согласился за плату давать ей уроки немецкого языка.

— Он говорит только, что очень занят, и просит ходить на уроки к нему домой.

Это было неплохо. Через переводчика можно было попытаться найти лазейку в немецкую комендатуру.

После заседания комитета я направился к своему бывшему квартирохозяину. Дом освободился, так как кавалеристы были куда-то переброшены. Я поручил «Николаю» на правах моего компаньона заняться оборудованием столярно-слесарной мастерской.

Хозяин видел, что я хочу как можно скорее получить помещение, и не замедлил этим воспользоваться. Он потребовал, чтобы мы отремонтировали весь дом. Когда все было готово, в двух комнатах поселился хозяин с семьей, а две комнаты сдал нам, получив плату за полгода вперед. Нас это вполне устраивало.

Комнату побольше мы отвели под мастерскую, а в маленькой поселился «Николай». Инструменты, привезенные мною из Симферополя, стекло, гвозди, полученные через Сироту, нам теперь очень пригодились, так как все магазины и рынки с приходом немцев были закрыты и в городе нельзя было ничего купить. На бочонках мы устроили верстаки, разложили инструменты, из разрушенных домов притащили старое железо, набрали досок, словом — вполне обеспечили себя нужным материалом.

Хозяин решил, что мы должны ему все делать бесплатно. С чисто кулацкой жадностью он натаскал нам целую кучу барахла для ремонта: три примуса, четыре кастрюли, ведро, чайник, бак для белья, несколько замков, даже проржавленную горелку для лампы. Этот хлам сразу придал нашей мастерской рабочий вид. «Николай» приступил к починке. Мне хозяин тоже нашел работу — исправить зимние рамы и дверь.

В хлопотах по оборудованию мастерской прошла целая неделя.

В это время уехал со своей частью Отто. Он сказал, что уезжает не надолго — готовится штурм Севастополя, и к рождеству, по приказу фюрера, город будет взят… Как досадно было, что обком не смог обеспечить нас рацией! Сколько интересных разведданных мы могли бы сообщить на Большую землю!

Я попросил Отто подарить что-нибудь нам на память. Он долго мялся. Пожалуй, и отказал бы, но Клера сказала, что все мы будем скучать по нем, попросила подарить фотокарточку и тут же подала ему чернила для надписи.

Отто размяк. Он достал из кармана фотографию, где был снят в парадной форме, с крестом на груди, и написал: «На память Клере от Отто». Мне он подарил маленький карманный немецко-русский словарь и написал: «На память Петеру от Отто».

Впоследствии эти подарки, как своеобразные талисманы, охраняли нас от набегов фашистских грабителей. Как только в нашей квартире появлялись немецкие солдаты, мы сейчас же показывали им подарки обер-ефрейтора, и немцы оставляли нас в покое. Сам Отто больше в городе не появлялся. Должно быть, он сложил свою самодовольную голову под Севастополем, который оказалось не так-то легко взять.

В нашу мастерскую стали приходить разные люди: соседи — чтобы познакомиться с нами; домашние хозяйки — с просьбой починить чайник или керосинку. Зашел однажды и брат Ларчика, симпатичный парень лет двадцати трех, тот самый, которому я посоветовал остаться на заводе. Он рассказал, что попытки немцев восстановить на заводе водопровод и электростанцию провалились.

— На работу выгнали человек полтораста. Но мы стараемся делать все так, чтобы пользы не было. Половина рабочих уже разбежалась, тем более, что денег не платят и обращение самое хамское. Чуть что — в морду заедут. А вы посмотрите, что за хлеб! — Он показал кусок черной массы, похожей на смесь земли и соломы. Помолчав немного, сказал: — Брат посоветовал к вам зайти, Я ведь слесарь неплохой.

Но мне хотелось сохранить этого парня на заводе, и я просил его пока обождать.

— Нам инструменты и материалы нужны, — сказал я на прощание. — Постарайтесь достать их и заходите к нам почаще. Друзей своих приводите. Может, целую артель организуем.

Как-то во двор зашли два немецких солдата. Лица — холеные, на петлицах — самолеты.

— Две ложки и тарелку, — приказал один, показывая на стеклянную банку с вареньем, которую держал в руках.

«Варенье сперли у кого-то, — догадался я, — и хотят сожрать тайком от товарищей».

Хозяин услужливо пригласил немцев к себе в комнату.

— И вы, Петр Иванович, зайдите. Мне спросить у них кое-что нужно.