Иван Козлов - В крымском подполье

— А бутылки зачем?

— Ты, папа, совсем отстал. Бутылки против танков нужны. В каждую бутылку наливают воспламеняющуюся жидкость. Показался танк — бей бутылкой прямо в него, и он загорится.

— А кто вас учил, что зажигательные бомбы можно тушить босыми ногами?

— Этого нам никто не говорил, — наморщил лоб Витя, — но ведь ты знаешь, папа, зажигательная бомба не то, что фугасная, она совсем не страшная. Маленькая, тоненькая. Во-вторых, она не взрывается, а горит медленно с одного конца. Если она попадет в дом, нужно только не психовать, спокойно взять ее за конец, который не горит, сбросить на землю, засыпать песком — и кончено, никакого пожара не будет.

— Удивительно, как это у вас все просто получается! Вам и война, наверное, не страшна?

— Чего же бояться, мы ее еще не видали. Хочется, чтобы фрицы хоть одну бомбу сбросили, а то кажется, что все эти воздушные тревоги зря народ пугают.

Вскоре пришла жена проверить, что с ребятами. Обрадовалась, увидев меня.

— А я все беспокоилась, что с тобой и как ты выберешься из Москвы. Как твои глаза?

Я сказал.

— Плохо, — печально проговорила она. — Нужно сделать все, чтобы уберечь остаток зрения.

— Если слушать врачей, мне нельзя заниматься физическим трудом, нельзя писать и читать, нельзя волноваться. Это значит — нужно ничего не делать.

— Ослепнешь — хуже будет.

— Не ослепну.

В общем, невеселый получился у нас разговор.

Оставаться в бездействии в такое время было невозможно. Ведь я старый большевик и никогда без дела не сидел. По выходе в декабре 1919 года из последнего, деникинского подполья я все годы находился на оперативной работе. В 1936 году из-за болезни почек ЦК ВКП(б) перебросил меня из Сибири в Крым для лечения, но я сразу же начал работать в Крымском обкоме партии. Подготовлял и докладывал на бюро обкома дела исключенных из ВКП(б) партийными комитетами. По характеру работы требовалось много читать и писать. Теперь из-за болезни глаз я не мог больше этим заниматься. Да и хотелось чего-нибудьболее Действенного, более тесно связанного с войной.

По моей просьбе меня перевели на общую инструкторскую работу. Я стал бывать на предприятиях, следил за работой первичных партийных организаций и помогал им перестраиваться на военный лад.

С фронта приходили тревожные вести. Одесса героически защищалась, но немцам удалось захватить Николаев, Херсон и переправиться через Днепр на Левобережную Украину. Фронт быстро приближался к Крыму.

Началась эвакуация женщин, детей и больных. Своих детей я эвакуировал в Среднюю Азию. У нас еще была уверенность, что врагу не удастся взять Крым. «Будем участвовать в его обороне, а в случае крайней необходимости эвакуируемся в самый последний момент», решили мы с женой.

24 сентября, когда я находился по заданию обкома в Евпатории, меня неожиданно вызвали к телефону.

— Когда приедешь? — услышал я взволнованный голос жены.

— Собираюсь завтра. А в чем дело?

— Знаешь, мы ведь можем не увидеться.

— Почему?

— Да вот, представь, мы сегодня переезжаем в Севастополь.

— В Севастополь? Кто это вы?

— Наше учреждение.

«Вот как!» встревожился я, догадываясь, что речь идет об эвакуации Симферополя.

— А наши туда же едут?

— Не знаю. Приезжай скорей!

— Ну, ты не волнуйся. Постараюсь уехать отсюда сегодня же.

Но в тот день мне выехать из Евпатории не удалось. Горком партии получил секретную директиву немедленно эвакуировать всех небоеспособных коммунистов, остальных перевести на казарменное положение. В случае отхода Красной Армии из города коммунисты поступали в распоряжение обкома партии.

Эта директива вызвала большую сумятицу среди работников горкома. Они попросили меня остаться еще на день и помочь им. Я согласился. А часов в десять вечера секретарь горкома получил «секретное» сообщение: ночью в районе Евпатории немцы выбросят десант — парашютную дивизию.

Я засмеялся:

— Целую дивизию! И ты веришь?

— Почему нет?

— Провокация. Шпионы стараются вызвать панику.

Мы заспорили и даже поругались. Но все-таки начали обсуждать мероприятия на случай появления десанта. В городе были истребительный батальон, ополченцы. Из добровольцев коммунистов и беспартийных патриотов уже сформировался партизанский отряд, который в случае вынужденного отхода наших войск должен был остаться в тылу врага.

В лихорадочной работе незаметно проходит время. Я взглянул на часы — половина четвертого. Вышел на улицу. Ночь пасмурная, тихая. Что же случилось на Перекопе? Неужели так быстро могли прорвать нашу оборону? Не может быть! Очевидно, обком принимает меры предосторожности. А что, если немец все-таки ворвется в Крым? Холодно становилось от этой мысли.

Я вернулся в горком и сказал секретарю:

— Завидую здоровым людям: в случае чего — винтовку за плечи и в партизаны.

— С партизанами дело ясное, а вот с подпольщиками не знаю, что делать.

— А у тебя есть и подпольщики? — удивился я.

— А как же! По заданию обкома я выделил для этой работы пять коммунистов, но они, понимаешь, боятся остаться здесь.

— Почему?

— Этих людей хорошо знают в городе. Придут немцы — первых их повесят.

— А зачем же им оставаться именно здесь? — сказал я с недоумением. — Нужно перебросить в другой район, где их не знают. А впрочем, и здесь могут остаться. Можно так замаскироваться — жена не узнает.

Я рассказал о некоторых мерах конспирации, которые мы практиковали во время гражданской войны в тылу у врага.

— Дело серьезное, а опыта у нас нет. Потому так и получается, — признался секретарь.

Этот разговор долго не выходил у меня из головы. «Конечно, секретарь прав. Все они хорошие коммунисты, но молодые, откуда может быть у них опыт подполья! Нужно немедленно поговорить об этом в обкоме и помочь. Честное слово, для меня эта работа самая подходящая!»

С таким решением я рано утром выехал из Евпатории.

Жену я нашел на работе. Ее комната вся была уставлена ящиками с упакованными делами. Тут же находились наш чемодан и два рюкзака.

— Что случилось? — сразу спросил я.

— Немцы прорвали Перекоп, — ответила она. — Прошлой ночью мы уже грузились на машины для эвакуации из Симферополя. Потом получили сообщение, что наступление немцев приостановлено, бои идут где-то около Ишуни.

— Дело дрянь. Раз Перекоп прорван, нашим держаться в Крыму трудно. Обком тоже эвакуируется?

— Да, эвакуируется. Работники обкома партии делятся на две группы: одна будет в Керчи, другая в Севастополе. Ты попал в керченскую группу, я в севастопольскую.

— Чего же они нас с тобой разъединяют? Раз группа работников обкома едет в Севастополь, пусть и меня туда посылают.

— Считают, что с твоим здоровьем тебя в Севастополь посылать нельзя.