Иван Козлов - В крымском подполье

Борис вдруг начал громко хохотать.

— Молчи! — цыкнул на него Енджияк. — С ума сошёл!

— Да, хорош! Меня ругаешь за кашель, а сам…

Они лежали с полчаса, гадая, поднимут или не поднимут немцы тревогу. Однако случайный выстрел не привлек внимания празднично настроенных фрицев. Ребята поползли к штабелям. Несколько раз слышались шага, и они видели тени патрулей. Наконец они добрались до одной из ям со снарядами и увидели, что в яму проложены доски. Вова топотом предупредил Бориса:

— Осторожно. Спустимся по доскам. Я первый. Тихо.

И с грохотом он скатился к ящикам со снарядами. За ним слетел в яму и Борис. Доска, покрытая инеем, оказалась очень скользкой. Борис опять засмеялся.

— Молчи, чорт, убью! — шепнул Енджияк. — Связался я с тобой на погибель…

Вдруг послышались шаги. Ребята спрягались под доски и приготовили оружие. Подошли два немца, заглянули в яму, поговорили о чем-то и ушли.

Подождав немного, ребята начали работать. Они кинжалом раскрыли один из ящиков, заложили туда магнитку, три толовые шашки, аккуратно закрыли крышку и поставили ящик на место. Выбрались наверх. Рядом была вторая яма. Спустились туда. Тем же способом заложили вторую мину с толом. Енджияк дал Борису еще одну мину и послал его в третью яму, а сам остался «наводить порядок».

Через минуту-другую Вова услышал треск. Борис вскрывал ящик со снарядами. Выглянув из ямы, Енджияк увидел приближавшиеся фигуры и прижался к стенка под досками.

Так же как и в первый раз, солдаты заглянули и яму, постояли, поговорили, еще раз заглянули и ушли. Спасала темнота. Немцы не могли предположить, что при такой многочисленной охране кто-нибудь отважится пробраться к снарядам.

Вова Енджияк был решительным и хладнокровным парнем, но когда немцы заглянули к нему в яму и он ясно услышал их дыхание, он почти окаменел. Он даже не мог бы сказать, сколько прошло времени, когда услышал голос Бориса:

— Идем. Все в порядке.

Енджияк пришел в себя и подал Борису ящик с гранатами.

— Захватим. Пригодится.

Только к трем часам утра они добрались до дома Ериговых.

Маргарита Александровна, конечно, не спала. Она затопила плиту, стала сушить одежду ребят, спрятала их оружие и ящик с гранатами. Она понимала, что ребятами в эту ночь сделано что-то очень большое и опасное, и радовалась, что в этом деле участвовал ее сын.

Утром мне сообщили, что мины заложены и взрыв ожидается около трех часов дня.

Но назначенный срок прошел, а взрыва все не было.

В тот же день, когда стемнело, Толя, Вася Бабий и Ланский отправились на новую диверсию. Они вышли за город, к железной дороге, и, прячась от патрулей, километра два ползли по грязи и снегу вдоль полотна. Ждали эшелон, чтобы подложить под рельсы мину. Им не повезло: ни один поезд не прошел.

И вдруг в совхозе «Красный» взвился сноп огня и раздался оглушительный взрыв. Снаряды и мины рвались с такой силой, что до ребят долетели осколки. Позднее мы узнали: взорвались три штабеля — именно те, в которые были заложены магнитки.

Перед принятием клятвы от подпольщиков мы провели тщательную проверку всех членов организации. Я установил, что есть люди неустойчивые и трусливые. Нашлись такие даже среди руководителей групп.

В деревне Кичкине, например, патриотической группой руководил некий Вахрушев, по кличке «Журавлев». В ноябре он сообщил нам, что наладил связь с Севастополем и может организовать взрыв в севастопольских доках. Через Васю-сапожника мы передали ему две мины. Однако оказалось, что надежной связи с Севастополем у Вахрушева не было. Мины долгое время валялись у него. Потом, с неизвестными нам колхозниками, Вахрушев отослал их в Сарабуз «Савве». Не предупрежденный, «Савва» принял колхозников за провокаторов и заявил, что если они немедленно не уберутся, он донесет о них в полицию. Напуганные колхозники поспешили скрыться. Мины пропали.

Выяснились и другие факты. В пьяном виде в компании случайных людей Вахрушев хвастался, что связан с партизанским штабом. Кроме того, он начал собирать среди патриотов пожертвования для партизан и собранные деньги присвоил.

Пришлось исключить Вахрушева из подпольной организации. Но исключать в условиях подполья — сложно и опасно. Я объяснил Васе-сапожнику и Филиппычу, которые были связаны с Вахрушевым, как нужно от него законспирироваться. Они сказали Вахрушеву, что связь с партизанами утеряли и больше в подполье работать не хотят: боятся рисковать. Вахрушев долго ходил к ним, называл обоих трусами, но товарищи свою роль выдержали и связи с ним не возобновили.

Другой случай произошел в деревне Азат, где у нас тоже имелась подпольная группа. Руководил этой группой член партии, бывший инструктор Симферопольского горкома ВКП(б) Сергей Ованесьян, работавший под кличкой «Сергей Азатский».

У одного из членов группы жандарм обнаружил бежавшего из лагеря военнопленного. Начались аресты. Жандармы пришли и за Ованесьяном. Его в это время не было дома. Они сказали жене, чтобы Ованесьян явился в полицию.

Группа Ованесьяна работала под непосредственным руководством «Саввы», который сейчас же сообщил мне с случившемся. Я дал указание, чтобы Ованесьян немедленно перебрался в Симферополь, а отсюда мы переправим его в лес.

Однако Ованесьян моих указаний не выполнил. Он явился в полицию и был арестован. Через некоторое время его освободили. Из организации он был исключен. Подпольщики законспирировались от него так же, как и от Вахрушева.

Были у нас люди, напуганные немецким террором, иногда проявлявшие малодушие. Таких людей мы не могли сразу отталкивать от себя. С ними приходилось работать. Часовщик «Валя», например, активно проявил себя в подпольной организации еще до моего прихода в Симферополь. У него бывали Гриша Гузий и Женя Островская. Для штаба партизан он собрал пишущую машинку, сообщал разведданные и выполнял много других заданий.

Но однажды, вызванный к Филиппычу за получением литературы, он почему-то струсил и на глазах Филиппыча начал бросать в горящую печь листовки и газеты, приговаривая: «Это гроб, пусть горит!» Филиппыч насилу успокоил его, но все же «Валя» в тот раз с собой литературы не взял, и она осталась у Филиппыча.

С «Валей» я был связан непосредственно. Жена и сын его были тоже членами подпольной организации. Мне пришлось основательно с ним поговорить, и в дальнейшем ничего подобного с ним не случалось.

Газет и листовок на русском, немецком, румынском, татарском языках подпольный центр присылал достаточно и наши патриотические группы успешно распространяли их среди населения и в воинских частях. Но диверсанты были недовольны: нехватало взрывчатых веществ. Однажды «Муся» пришла ко мне очень огорченная: