Йозеф Секера - Чешская рапсодия

— Товарищ командир, у нас здесь есть товарный состав, груженный шпалами и рельсами. Конфискуйте его, и вы за самое короткое время доберетесь до Селезней.

Дежурный был молодой человек с выразительным волевым лицом.

— Курт, — обратился Сыхра к Вайнерту, — вот это как раз по тебе.

Немец молча щелкнул каблуками и в сопровождении дежурного поспешил к товарному составу. Паровоз был готов в путь. У Курта кровь застучала в висках. Всем дальнейшим он распорядился так, словно дело происходило на учениях.

Поезд из Селезней ему удалось остановить перед Тамбовом, сделав заграждения из шпал и рельсов. В последних вагонах ехали эсеры и белогвардейцы. Они выскочили из вагонов и с бранью набросились на чехов, но те открыли огонь. Из других вагонов тоже выбегали офицеры с пистолетами в руках.

В вагонах поднялась паника. Гражданские пассажиры лезли из всех дверей, уволакивая вещи и детей в поле, подальше от сражения. Постепенно начали разбегаться и мятежники. Бросали винтовки, шашки и кулаками прокладывали себе дорогу в толпе пассажиров, стремясь убежать как можно дальше. Курт Вайнерт стрелял в офицеров, но скоро затвор заклинило, он бросил карабин и поднял с земли немецкую винтовку с широким штыком. Трое чехословацких стрелков захватили «максим», из которого эсеры стреляли через окно вагона, и повернули пулемет против белогвардейцев, устремившихся под командой человека, одетого в черное, туда, где кипел рукопашный бой.

Тем временем из Уварова в Тамбов прибыл поезд Киквидзе. Начдив немедленно сел на коня и во главе чешских кавалеристов поскакал к городской тюрьме. Спешившись, конники после короткой схватки с охраной ворвались на тюремный двор. Ян Шама отобрал у начальника охраны ключи и с громкими криками бросился отпирать камеры. Заключенные выбегали, обнимали и целовали своих освободителей.

Седой старик, увидев в руке Барборы красный флаг, подбежал к нему и взволнованно сказал:

— Товарищ, дорогой, дайте же коснуться, вашего знамени, только дотронуться…

Барбора вопросительно посмотрел на Бартака, тот кивнул. Старик схватил край знамени и порывисто прижал его к губам. Слезы хлынули по его морщинистым щекам. Но старик вдруг выпрямился, схватил Бартака за руку и судорожно пожал ее.

— Ради бога, командир, дайте мне винтовку, а патроны уж я сам добуду…

— У ворот их много, выбирайте, какая понравится, — ответил кавалерист и похлопал старика по костлявой спине.

Киквидзе тем временем поскакал дальше. Бартак догнал его на площади, здесь горело несколько домов, пламя высоко взлетало над крышами. Только что прибежали рабочие с металлического завода, вооруженные и безоружные, и с громким «ура» бросились на базарную площадь, где интернациональные части Сиверса бились с мятежниками. Рабочие дрались молотками, кувалдами, отбирали винтовки у поверженных врагов.

— Славно, храбрецы! — крикнул Киквидзе. Пуля прорвала ему кожанку на левом плече, он ощутил тепло крови, но, выхватив шашку, ринулся в схватку. Кавалеристы Бартака — за ним. Увидев красный флаг в руках Барборы, металлисты удвоили натиск. Из соседних улиц подходили новые и новые группы офицеров, пытаясь окружить красноармейцев.

Войтех Бартак держался возле начдива, рядом с ними, охваченные неистовством, дрались Барбора, Шама и Ганоусек. У последнего уже онемела рука, но он судорожно сжимал шашку, рубя офицеров. Уголком глаза он увидел Беду Ганзу — Аршин, привстав на стременах, вытаращив глаза, при каждом взмахе шашки издавал яростные крики. «Милый Беда», — мелькнуло у Тоника, но в этот миг перед ним появился небольшого роста бритоголовый офицер; он пригнулся, как разозленный хомяк перед прыжком, Тоник хотел отскочить в сторону, дернул поводья — его орловский жеребец поднялся на дыбы, и в этот момент офицер выстрелил. Пуля попала в широкую грудь жеребца. Ганоусек моргнуть не успел, как очутился на земле, и увидел, что перед офицером появился Аршин, крикнул что-то, взмахнул шашкой, и офицер упал.

Киквидзе заставили сойти с коня, и фельдшер наскоро перевязал ему плечо.

— Быстрее, быстрее, — ворчал Василий Исидорович, — некогда мне… Хочу узнать, как дела на вокзале…

Услыхав эти слова, Ганза немедленно вызвался в разведку — и вот он уже мчится мимо горящих домов, по обезлюдевшей улице, к вокзалу. Громко стучат подковы, играет в крови молодая сила, но это не мешает Беде Ганзе видеть выбоины мостовой и трупы под заборами. Черные силуэты повешенных на деревьях и воротах подстегивают его усердие.

На перроне он нашел Сыхру, которому как раз Курт Вайнерт докладывал о битве с мятежниками из Селезней. У Курта была забинтована рука, весь он был в испарине, из длинной, но неглубокой раны на лице текла кровь.

— Так что, Вацлав, попотели мы, но задание выполнили. Своих убитых и раненых уложили возле склада…

Сыхра подергивал головой и нервно курил.

— Тебе чего тут надо? — набросился он на Аршина.

— Меня послал дивизионный, я должен доложить ему, что тут делается, — ответил Ганза. — И как вижу, вы тут тоже не дремали.

— А у вас как?

— Делаем что можем, белых — как саранчи, и у них очень хорошее командование, офицеры ведь. К счастью, ребята из тамбовского полка быстро образумились и сделали главное. Так ты напишешь донесение?

Ганза не договорил, а ему столько хотелось еще сказать, но его перебил красноармеец, которого батальонный командир приставил к телеграфу.

— Из Козлова к нам на помощь идет бронепоезд с матросами. Можно ждать их через полчаса.

— Ты проверил?

— Я сейчас же телеграфировал обратно, назвался капитаном Мышкиным. Начальник станции в Козлове подтвердил сообщение и посоветовал преградить матросам путь товарными вагонами.

Сыхра рассмеялся.

— Отлично, парень! Ну, беги на место, как бы нам кто-нибудь не испортил радость.

Сыхра насыпал красноармейцу в ладонь махорки и круто повернулся к Аршину.

— Скачи, Беда, доложи товарищу Киквидзе: первая рота ликвидировала поезд с мятежниками из Селезней — вот Курт там был, а из Козлова к нам спешат матросы, я их сейчас же брошу в бой. Прошу приказа, в каком месте. Передай еще, что с час тому назад сюда явился генерал Половников и отдал себя в наше распоряжение. Он не одобряет восстания и ничего общего с ним не имеет. Я ему не верю. Запер его в зале ожидания, с ним трое наших.

Аршин протяжно свистнул.

— О, черт, вот это бомба!

Он выбежал из вокзала и вскочил на коня. Да ведь это значит, что песенка мятежников спета! Генерал — человек опытный! И Беда усмехнулся в свои коротенькие усики.

Киквидзе сидел на ящике из-под овощей на базарной площади, придерживая раненое плечо. Рядом стоял Войтех Бартак. Поодаль Ганоусек держал под уздцы их лошадей и смотрел, как обыватели, согнанные из ближайших домов, сносят трупы убитых на площадь перед каким-то внушительным зданием — красноармейцев и рабочих отдельно. Напротив Киквидзе, тоже на ящике, сидел какой-то бородач, лица которого Ганза не мог разглядеть. Соседний дом догорал, ярко озаряя площадь, и лишь время от времени каскады красных искр разлетались от обуглившихся стен.