Йозеф Секера - Чешская рапсодия

Завязался оживленный разговор. Старый Волонский рассказывал о своем хозяйстве, о базарах в Алексикове и в Поворине, под конец начал бранить войну:

— Вам, пленным-то, что, страна наша щедрая, а у меня австрийцы убили сына и зятя, кто мне их заменит?

Конядра сперва выказывал ему сочувствие, а потом не удержался:

— Говорите, страна ваша щедрая, а мы, пленные, этого не чувствуем. Помещики заставляли нас работать, как скотину, а сколько наших полегло от тифа?..

Старик нахмурил густые брови, его небритый подбородок затрясся.

— Одичали люди! А разве я в ответе за это или вот наша молодуха? И таких вдов на широкой Руси тоже тысячи. Умру я, что с ней будет?

Зина опустила голову, грусть промелькнула в ее полуприкрытых глазах. Старик добавил:

— Не отпускал бы я отсюда пленных.

Пришла Анна с Бедржихом Ганзой. Аршин был сыт, лицо его лоснилось. Он ухмылялся, как мальчишка-заговорщик. Анна без обиняков объявила, сопровождая слова свои долгим взглядом:

— Зиночка, австрияку ночевать у меня нельзя, в твоем чулане хватит места на двоих.

Зина покраснела, ей не понравилось это, но она не возразила. Старик согласился, старуха у печи неопределенно улыбалась, а Анна, как будто ничего не замечая, продолжала, обращаясь к старику:

— Рано утром поедем на луга. Сколько у вас косарей?

— С этим австрийцем будет семеро. Управимся за четыре дня.

— У меня то же самое. Ну, мне пора. Зиночка, покажи чулан моему австрияку, пусть сложит вещи, а я его подожду, хочу дать кое-какую работенку.

— Не трудитесь, хозяйка, — сказал Матей, — Пойдем, Аршин.

Матей взял шинель Ганзы и увел его. Закрыв за собой дверь чулана, Конядра единым духом выпалил:

— Все идет как по маслу. Твоя кулачка и не подозревает, какое доброе дело сделала. Ночью дело лучше пойдет… Один будет шататься по окрестностям, другой присмотрит, как бы чего не вышло. А как скосим — двинем обратно в Алексиково.

— Там будет видно, — ухмыльнулся Беда. — Надеюсь, ты не рассердишься, если я иногда поздно буду приходить домой. Моя хозяйка прячет кого-то в доме. Я слышал мужской кашель за стеной. Анна как раз вышла и не подозревает, что я знаю. А в доме с ней живут сын — парнишка лет семи, молодая золовка и трое стариков — родители мужа и ее мать. Золовку зовут Варенька, сдобная такая, хочу из нее вытянуть, что удастся.

— Не порть девку, скотина. Разве орел охотится за мухами? Нет! Вот и смекай, — засмеялся Конядра и вытолкал Ганзу из чулана.

Анна ждала Аршина на дворе. Всмотревшись в Матея, она прищурилась, весело улыбнулась:

— А тебя я где-то уже видела, Матвей, и сдается, в нашем селе. Твоя бородка и нос хорошо запоминаются. Ну, мы еще об этом поговорим.

— Вы мужика по порткам узнаете, хозяйка? — не удержался Ганза. — Матей со мной уже скоро год и без меня ни шагу. Раз как-то возил барина в гости куда-то за Пензу, так после барин издевался над ним — мол, Матей на коне, как на осле, сидит. Едва лошадьми править умеет.

Анна ухмыльнулась и решительно направилась к своему дому. У Матея стучало сердце. Конечно же, был он тут два раза в разведке, но оба раза под вечер, и не останавливались они тут. Но как-то раз кто-то выстрелил в Бартака, и Конядра послал ответную пулю. Эх, да что! Он обернулся: подошедшая Зина легонько тронула его за локоть.

— Анна в каждом незнакомом мужчине большевика видит, — встревоженно сказала она. — Недавно, под вечер так, ворвались сюда красные, и Анна выстрелила в их командира. А рядом с командиром скакал парень со светлой бородкой, вроде как у тебя, и он ранил Анну. К счастью, она поправилась — вот и кажется ей, что это был ты. Но ты не смог бы стрелять в женщину, верно?

Он посмотрел ей в глаза, увидел в них доверие и засмеялся. Зина зарделась и подняла руку, словно хотела положить ее ему на плечо, да раздумала.

— Ступай к старику, Матвей, надо подготовиться к утру. С косарями договаривался Малышкин, поэтому косить сначала будут у него, но за неделю надо управиться. А это дело не простое. Мужа у меня нет, отец стар — так что будь ты хозяином.

Покосы Малышкиных и Волонских в нескольких километрах от села. Разделяет их полоса смешанного леса, заросшего по краям кустарником. Малышкин и Волонский завели телеги в лес, лошадей привязали к соснам, там, где трава повыше.

— Обошлись бы и без пленных, — сказал Малышкин. — Что это бабам в голову взбрело!

— Они хорошо сделали, Трофим, — ответил Волонский. — Зина говорит, казаки скоро уедут, кто тогда нам поможет? Знаешь ведь, есаул дал нам казаков только на сенокос, чтоб для его же лошадей сено было. А пленные нам обойдутся в пару рубликов да харчи. Где казаки-то стоят? В лесу, что ли?

— В монастыре. Есаул там целый эскадрон разместил. Опять что-то затевают. — Малышкин вздохнул, поскреб в затылке. — Проклятая жизнь пошла, Мишка. Скорей бы конец, хоть Бровкина бы в больницу свезли. А так я со страху с ума сойду. А ну появятся красные да найдут его у меня в каморе — каюк нам.

Волонский махнул рукой. Не торопясь, скрутил он козью ножку, закурил осторожно, чтобы не подпалить усы, и сказал успокаивающе:

— Киквидзе в Филонове, а в Алексикове мало красных конных, да и тем наша станица не по пути. Пехоту сюда не пошлют.

— Черт их знает, они на все способны, — проворчал Малышкин, — от них всего жди… Помнишь, что с Анной было? Однако давай-ка за работу, а то молодцы вон уже баб лапают.

— Бабы нам ничего не стоят, а казаки будут из кожи лезть, чтобы перед ними покрасоваться, вот увидишь, — хихикнул Волонский.

Косари ждали, и вид их порадовал сердце Малышкина. Скорей бы мир, язви его, а то изволь украдкой мужиков на сенокос собирать… Он схватил косу и встал за Ганзой. Казаки что молодые бычки, за ними не угонишься, а пленный не посмеет насмехаться над старым хозяином.

— Косу-то в руках держать умеешь? — спросил он у Аршина.

Беда Ганза присматривался к молодым казакам, скрывая усмешку. Десять молодцов перекликались, шутили, словно играть пришли. «Лошадиный помет готов съесть, если это не белогвардейцы!» — мысленно фыркнул Аршин.

— Эй, пленный, косу держать умеешь? — повторил нетерпеливо Малышкин. — А тот, что у Волонского?

Аршин гордо хмыкнул и начал косить. «А вот покажу я тебе, дед, что мы в Южной Чехии называем косить». Он любил эту работу. В последний раз поиграл косой в прошлом году возле Максима. Хотя и урчало у него тогда в животе — кулаки, которым подлец Артышок «одолжил» пленных, экономили даже на каше, — зато косой помахал в свое удовольствие. Здесь, пожалуй, голодать не придется, молодая хозяйка не жалела еды ни вчера, ни сегодня. И Волонская вдоволь накормила Матея пирогом. Матей и ему кусок оставил. Вкусный пирог, как страконицкий пряник. Аршин шел за темнолицым казаком, который взмахивал косой, будто перышком. Беда видел, как напрягаются упругие мышцы казака при каждом взмахе. Силы ему не занимать! «Ладно, папаша Малышкин, такое ты и у меня увидишь», — усмехнулся Аршин и весело фыркнул.