Юрий Корольков - В ПРАЗДНИК ЦВЕТУЩЕЙ ВИШНИ

Рихарду Зорге конспиративная сторона работы представлялась так, как говорили еще там, в Москве: прежде всего, участники подполья ничем не должны вызывать подозрений в своей обычной жизни, в быту, в работе. Чтобы не привлечь внимания агентов кемпейтай, они не должны поддерживать никаких контактов с японскими коммунистами.

Каждый должен иметь кличку и в конспиративной работе нигде не называть свою настоящую фамилию: Одзаки стал «Отто», Вукелич – «Джиголо», Мияги – «Джо», Рихард остался «Рамзаем»...

Все записи могут вестись только на английском языке и должны немедленно уничтожаться, как только в них отпадает надобность. Каждый из четверки сам подберет себе нужных людей, но эти люди ничего не должны знать ни о ком из руководящей четверки...

Эти правила стали непреложным законом.

Благодаря строгой конспирации, дисциплине, которая всегда соблюдалась участниками организации, не было случая, чтобы по вине разведчиков была допущена какая-то оплошность. А между тем у одного только Ходзуми Одзаки было немало людей, на которых он опирался, – от старого, семидесятилетнего портного из самого модного токийского ателье до молодого, начинающего клерка из «Китайского института экономических проблем», под вывеской которого скрывалось японское разведывательное бюро.

Связь с Центром лежала, естественно, на самом Зорге. Здесь тоже вся переписка велась только по-английски и сразу же уничтожалась после каждого радиосеанса. Москву называли «Мюнхеном», Владивосток – «Висбаденом». Хабаровск, Шанхай, Кантон и другие города тоже имели свои зашифрованные названия. В радиопередачах, в переписке упоминались только клички и никогда – настоящие имена.

Работой связи в своей группе Зорге пока был недоволен. Технические неполадки часто нарушали радиопередачи, и накопленные материалы приходилось отправлять курьерами через Шанхай, Гонконг, что подвергало их дополнительному риску. Возможно, не исключено, что в нарушениях связи виноват был радист Бернгардт, не привыкший к такой сложной работе, и Рихард все чаще вспоминал Макса Клаузена.

Стрелка часов показывала далеко за полночь, а разведчики все еще продолжали свой разговор.

– Я согласен с доктором Зорге, – сказал Одзаки, – мы должны сочетать конспирацию со знанием дела и умением анализировать факты. Нам нужно рисовое зерно, очищенное от половы. У людей, занимающих высокие посты, не должно возникать ни малейшего подозрения, что мы хотим что-нибудь выпытать у них. Наоборот, если создать впечатление, что знаешь гораздо больше, чем собеседник, он сам расскажет все, что знает. Это старый журналистский прием, но ведь журналисты тоже порой должны добывать информацию, как разведчики.

Я проверил это на своем опыте, – продолжал Одзаки. – Ко мне обращаются за консультацией по китайским проблемам, я отвечаю, высказываю свое мнение и при этом сам получаю очень много интересных сведений... Еще мне хотелось бы договориться о связи. Встречи журналистов не вызовут подозрения, но встречи с Мияги, – он положил руку на плечо художника, – покажутся странными. Я хочу предложить вот что: раз в неделю я буду присылать к вам, Мияги-сан, свою дочь на урок рисования. Тогда все станет на свои места – мы сможем спокойно с вами встречаться.

Зорге согласился с Одзаки. Наконец как будто бы все вопросы были решены. Каждый знал, что ему делать...

Вышли на улицу, когда занимался рассвет и контуры деревьев, крыши соседнего особняка уже четко вырисовывались в неясном токийском небе. Рихард стоял на крыльце и, опять покачиваясь как пьяный, махал приятелям розовой вишневой веткой.

Прошло еще несколько месяцев, наступило лето, знойное токийское лето – его не каждому европейцу по силам выдержать. Но Зорге оставался в городе. Лишь несколько раз выбирался он на берег моря к Эйгену Отту; тот поселился с семьей на взморье в селении Акия, километрах в сорока от Токио. Рядом находилась запретная зона, которая интересовала Зорге.

Эйген Отт всего несколько недель назад вернулся в Токио из Германии, приехал окрыленный успехом, обласканный Гитлером. Его отчет признали удачным. Отта назначили на должность военного атташе, а вскоре пришло сообщение, что ему присвоено звание полковника. Было много поздравительных телеграмм, в том числе от советника Гитлера полковника Йодля, от генералов фон Бека, Кейтеля и других. Теперь Эйген Отт круто полез в гору. К его карьере негласно был причастен Зорге – без него артиллерийский подполковник, заброшенный в японские казармы Нагоя, конечно, не смог бы представить такой отчет, не смог бы выйти «в люди». Эйген Отт помнил об этом и был глубоко признателен Зорге. Эйген и Рихард становились все большими друзьями.

Утром они пошли на прогулку, Отт попросил Зорге захватить с собой «лейку». Бродили долго, как-то незаметно оказались в запретной зоне. Много снимали. Зорге перезарядил «лейку», сунув в карман заснятую пленку, собирался снимать еще – редко ведь выпадает такая удача, – но вдруг на дороге со стороны Акия появились два жандарма и с ними человек в штатском.

– Кажется, мы с тобой попадаем в неприятное положение, – сказал Зорге, который первым заметил жандармов, вышедших из-за пригорка.

Засвечивать пленку на глазах у шпика было рискованно – это сразу вызовет подозрение, но и оставлять такие кадры, чтобы их проявили в полиции, тоже невозможно.

Жандармы были уже совсем близко.

– Послушай, – небрежно сказал Зорге, – у тебя ведь дипломатический иммунитет, положи в карман мою пленку и аппарат тоже, иначе так просто не выпутаться...

Незаметно он передал Отту заснятую кассету и аппарат – военный атташе пользовался дипломатической неприкосновенностью.

– Предъявите документы, – потребовал человек в штатском.

Зорге кивнул на Эйгена Отта. Тот показал свой дипломатический паспорт. Штатский внимательно прочитал, заулыбался и возвратил.

– Ваш паспорт, – повернулся он к Зорге.

– Он со мной, сотрудник посольства, – ответил за Рихарда Отт. – ...Можете идти.

– Благодарю вас, – несколько растерянно произнес штатский.

Жандармы ушли.

– Слушай, Эйген, – захохотал Зорге, – да я за тобой как за каменной стеной!.. Ты меня спас!..

– Так это ж моя вина, – возразил Отт. – В самом деле, пришлось бы тебе объясняться в полиции... А теперь пошли обедать. Ты сам проявляешь пленку?

– Нет, отдаю лаборанту.

– Эту кассету оставь мне. Снимки пригодятся.

– Пожалуйста, – беззаботно ответил Рихард.

Военный атташе и не предполагал, от каких неприятностей он избавил во время прогулки по берегу океана руководителя советской разведки в Японии.

Вечером, когда они играли на веранде в шахматы, полковник сказал: