Виталий Мелентьев - Разведка уходит в сумерки

Валерка писал, что возвратиться назад не обещает. Он смотрел на вещи трезво, за тридевять земель ему, рядовому солдату, не догнать товарищей.

А товарищи о нем помнили и любили его. И теперь, пробираясь в глубокий тыл врага, Сашка, поправляя рацию, вздохнул:

— Валерку бы нам сейчас…

— Да, этот начудил бы. Запросто с немцами поручкался и в дипломатической беседе выпытал бы все, что нужно.

— Он такой…

Андрианов, прислушиваясь к разговору, вдруг скомандовал привал.

Посидели, перемотали пропотевшие портянки, и старший лейтенант, тыча окурком в твердую, уже высушенную летним солнцем землю, словно ненароком предупредил:

— Кстати, хлопцы, о Хворостовине и немцах. Обстановка у нас и проста — в тыл пробираться легко, никакой линии фронта, и сложна — самые отчаянные немцы бродят сейчас там, где их не ожидаешь. Они от нас прячутся, а мы должны прятаться от них. И прошу учесть — совсем не потому, — что мы их боимся — сейчас их, пожалуй, мало кто боится, — а потому, что они со страха готовы на любые, самые непредвиденные поступки…

— Это верно. Они сейчас как бешеные: не знают, куда бросаться.

— Совершенно верно. Значит, соблюдать особую осторожность и без приказа ни в какие стычки не ввязываться: главное, наблюдение и наблюдение. Даже Дроботу и Сиренко делать будет нечего — придется обойтись без «языков», — пошутил Андрианов. — Будем надеяться, что они выдержат.

Посмеялись, покурили и двинулись вперед. Реку форсировали без особых приключений и к вечеру вышли в заданный район.

Забравшись в чащу густого елового леса, неподалеку от проселочной, еще не тронутой шинами и траками, мягкой и пыльной дороги, старший лейтенант приказал спать, а сам подсел к рации. Сашка быстро связался со своими и, морщась от трескучих разрядов — где-то неподалеку бродили грозы, — передал небольшую радиограмму и принял ответ, который подтверждал задачу.

В лесу было тихо — птицы уже отпели свое и, утомленные, спали крепко, лишь изредка попискивая во сне. Это нечаянное попискивание, и далекие зарницы, и крепкий запах прогретой за день хвои, подсохшей земли и уже подвяленных трав бодрили. Спать не хотелось. Разведчики ворочались, тихонько покуривали в рукава и слушали тишину. Задача никому не казалась сложной, а опасности из ряда вон выходящими, поэтому все постепенно перекочевали к рации и пристали к старшему лейтенанту:

— Разрешите послушать Москву… Ведь сколько времени последних известий не слушали.

— Главное, что там наши освободили. Там же наверняка и про наш участок есть — сразу сориентируемся, где линия фронта: мы ж два дня своих не видели.

Андрианов подумал, что, пожалуй, в этих условиях сводка Совинформбюро может явиться самым лучшим разведдонесением, и осведомился:

— Питания хватит?

— Батареи новые, — уклончиво ответил Сашка.

— Лови! — засмеялся Андрианов. — Где наша не пропадала!

До передачи последних известий еще было время, и поэтому вначале поймали концерт.

Сашка снял наушники и, пристроив их к панели, отодвинулся: панель резонировала, и тихие, четкие звуки музыки были празднично красивы. Было в них что-то такое, что делало их не реальными, а словно бы выдуманными, ненастоящими, как ненастоящей, словно несуществующей была для разведчиков та жизнь, из которой долетали эти звуки.

Музыка кончилась, и в раздумчивой, затаенной тишине, что стояла в лесу, сквозь треск далеких гроз, явственно разнеслось размеренное бормотание. Оно то повышалось в тоне, то затухало и напоминало что-то очень знакомое, хотя что именно — никто не успел понять.

— Стоп! — шепотком приказал Андрианов, словно кто-то ходил или шумел. — Слушать внимательно.

В далекое бормотание вплелось второе, еще более далекое и неясное. Оно крепло, набирало сил, приближаясь и нарастая.

Потом вмешался диктор и уж совсем нереально запела женщина. На несколько секунд забылись и затаенное, настороженное бормотание, и лес, и задание — хотелось слушать и думать о том, чего еще никогда не было, что могло быть и что, возможно, будет; думать о любви, женщинах, ощущать ту нежность, что была в каждом сердце, но которой еще не было выхода, и она накапливалась и требовала выхода.

Когда голос певицы затихал — в наушниках грозно и невнятно нарастало и стушевывалось настораживающее бормотание. Старший лейтенант сосредоточенно слушал его, приглядываясь к задумчивым лицам людей, и не спешил высказать свою догадку.

Кончился концерт, а в потрескивающую и попискивающую тишину эфира опять и опять врывалось проклятое бормотание. Оно было таким надоедливым, что кто-то попросил:

— Да отстройся, Сашок! На нервы действует.

Старший лейтенант промолчал, встал и прошелся между деревьями. Сашка опять надел наушники и попытался отстроиться, но у него ничего не получилось. Старший лейтенант положил ему руку на плечо.

— Не стоит. Это танки, товарищи.

И кончилось все — и концерт, и ожидание, и тишина. Опять пришла война, и Андрианов, снова усевшись у рации, поставил задачу:

— Где-то неподалеку сосредоточиваются танки. Наших здесь еще нет — значит, это танки противника. Те самые резервы, которые нам следует отыскать. Давайте рассуждать. Их моторы искрят… впрочем, не сами моторы, а система зажигания… даже не вся, а трамблеры… или еще что-то там такое, точно не скажу. Знаю, что такой треск бывает всегда, когда рядом с приемником проходит автомобиль. А тут и источник посильнее и приемник совершенней. Так вот, давайте рассуждать. Первое — противник сосредоточивается ночью. Значит, опытный и осторожный. Крупных населенных пунктов здесь нет — одни хутора. Значит, он сосредоточивается где-то в лесу: заметили — слышимость этого самого бормотания все время почти одинакова. Нарождается, крепнет, потом сразу обрывается — танк стал на место. Но где это место? Мы не знаем. Я даже думаю, что оно не одно. Противник не будет рисковать машинами, сосредоточивая их в одном месте, — с авиацией у него дело швах. Нужно искать это место. Оно, по-моему, располагается где-то в округе — слишком уж рассредоточивать свою главную ударную силу противнику тоже не выгодно. А раз так — слушайте приказ. Взвод разделяю на пять групп — четыре поисковые. Они пойдут в разные стороны. Задача — обнаружить резервы противника. Пятая, во главе со мной, — остается на месте. В нее войдут Сиренко, Дробот, ну и… Потемкин. Выход с рассветом, возвращение — в сумерки. Если произойдет что-либо важное — немедленная связь посыльными. Сейчас — спать.

После неудачного покушения на Гитлера и разгрома генеральской оппозиции хитрый и осторожный генерал Штаубер был назначен командиром механизированного корпуса, который долгое время был в резерве и вначале предназначался для удара по союзникам. Корпус был срочно переброшен на восток с задачей приостановить наступление русских, не дать им выйти на подступы к Восточной Пруссии.