Константин Семенов - Грозненский роман

– А-а! – закричала старушка. – Вот из-за таких нам страдать и приходится! Нельзя так говорить! Нельзя! Ирод!

Отец открыл рот, закрыл, снова открыл. Борис взял его за руку, повел прочь. «Покайтесь!» – неслось сзади.

Перестала идти вода. Напор и так уменьшался с каждым днем, но все-таки был, и во двор постоянно ходили люди. В основном из девятиэтажки с проспекта Ленина. Ведро набиралось долго, за это время можно было познакомиться, обменяться слухами, рассказать свою историю. Каких их только не было, этих историй.

Часто приходила молодая армянка. Ее отец, в прошлом профессор ЧИГУ, лежал, не вставая, в квартире на шестом этаже уже несколько лет – инсульт. Дочь не смогла бросить отца и осталась в осажденном городе.

Приходила пожилая пара. Еще летом они продали квартиру, уехали на Ставрополье и даже нашли там какое-то жилье. В ноябре приехали за расчетом, приехали и застряли. Теперь жили у родственников и проклинали день, когда решились на поездку.

Еще один мужчина приехал за зарплатой. Кто-то сказал ему, что на «Красном Молоте» выдают деньги, рассчитываясь по долгам. Мужчина, вроде, и не поверил, но жилось на новом месте трудно, и искушение оказалось велико.

Каких их только не было – этих историй.

А теперь вода кончилась совсем, и народ стал осваивать подвалы многоэтажек. Там в трубах вода еще была.

Но тоже не везде.

В доме, где раньше был паспортный стол, вода была, и в подвале собиралась целая очередь. Женщины терпеливо стояли друг за другом, ожидая пока можно будет подойти к журчащей из вентиля струйке. Иногда в подвал спускались с ведрами пацаны – чеченцы. Зорко оглядывались, и если к крану должна была подойти чеченка, шли без очереди. Их пропускали: мужчины все-таки, положено.

Ирина с Валентиной Матвеевной почти отстояли очередь из десяти человек. Впереди уже собиралась подставить ведро средних лет чеченка в пуховом платке. По лестнице с шумом сбежал пацан лет тринадцати и, как хозяин, прошел к крану – женщина молча посторонилась.

– Как не стыдно! – возмутилась Валентина Матвеевна. – Люди стоят, стоят, а он!..

Мальчишка медленно повернулся, прищурил глаза. Ирина переглянулась со стоящим на лестнице Борисом, успокаивающе потянула свекровь за рукав: «Не надо, мама Валя, не надо!» Пацан усмехнулся и отвернулся к крану.

Бомбить стали чаще. Если раньше после очередного налета можно было почти со стопроцентной уверенностью ожидать два, а то и три часа относительной тишины, то теперь об этом не было и речи. Самолеты появлялись и днем и ночью, появлялись, когда угодно. В соседнем дворе сорвало крышу с дома, разнесло стену. Людей во дворе, похоже, не было. Перед «Океаном» ракетой подбило машину. Сгорели все. Все больше и больше шариков и иголок усеивало землю, все больше деревьев оставались без веток.

В подвал перенесли одеяла, посуду, сумки с вещами. Наверх поднимались все реже, и далеко не уходили. Только поесть и погреться.

– Неужели штурмовать будут? – ни к кому не обращаясь, спросила Ирина.

Наверху глухо бухнуло, стены подвала коротко завибрировали.

– Сомневаешься? – усмехнулся Алик. – А что еще может быть?

– Блокада, – не совсем уверенно сказала Ирина.

– Да ну! Какая блокада?

– Надо было тоже уходить, – сказал отец. – Как Кочковы. Бросать все и уходить.

– Как бросать? – удивился Борис.

Резкий сухой треск разорвал тишину. Потом еще раз и еще. Будто прогремела летняя гроза. Совсем недалеко бахнуло, словно ударили по гигантской бочке, ощутимо подпрыгнул пол. Славик зажмурился и закрыл уши.

– Вот так, – сказал отец.

Борис взял приемник, покрутил ручку.

– …равительство Индонезии затормозило переговоры по поводу покупки российских истребителей из-за, цитата: «Неадекватного применения военной силы в Чечне». Напоминаем, что сумма контракта могла составить несколько миллиардов долларов.

– Ого! – сказал Мовлади. – Вот это бабки! Может, подействует?

Алик пожал плечами.

– Слушайте, надо снаружи замок повесить на всякий случай. И давайте договоримся: если ваши – кричите, что здесь русские. Ну а если наши – тогда мы, – пожал плечами, усмехнулся. – «Наши», «ваши»!

– Папа, – подошел к Борису Славик, – ты книжку недочитанную оставил на коробке. Возьмем?

Борис взял из рук сына книгу, любовно провел рукой по обложке. Джон Кристофер, «Долгая зима». «Надо же, – как похоже! Только мы не успели». В горле запершило. «Сказать, что читал, а все книжки не забрать?»

– Спасибо, Слава! Молодец! Положи в сумку, только аккуратно.

Обрадованный Славик вытащил из-под лежака сумку, открыл замок.

– Не помещается! Можно я канистру вытащу?

– Какую канистру? – удивленно повернулась к Борису Ира. – А сапоги где?

Борис только вздохнул.

– Когда же ты успел? Я их перед самим уходом положила. Совсем новые сапоги!

– Ир, ну перестань! – прошептал Борис. – Неудобно. Хочешь, давай завтра за ними сходим? Или послезавтра…

Завтра не получилось.

Днем самолеты прилетали раз пять. Наверх поднимались только поесть, да сходить в туалет. А потом неожиданно наступило затишье. Впервые за три дня остались вечером в квартире и даже сняли пальто. Или за четыре?

Борис включил телевизор. Экран нагрелся и в холодную, заставленную вещами, комнату заглянул президент великой страны.

– …Только узнал. Перестарались некоторые, понимаешь! Я дал указание немедленно прекратить ракетно-бомбовые удары по Грозному. Мы не допустим гибели мирного населения! Я…

У Бориса по спине побежал холодок, у мамы навернулись слезы.

– Пап, это правда? – спросил Славик. – Он не брешет?

За окном раздался до боли знакомый вой «грачей», затем низкий свист.

– Ну вот! – сказал Борис.

Но самолет только подвесил в небе осветительную ракету.

– Может, и не брешет, посмотрим, – подвел итог отец.

– Кого бы попросить за сапогами съездить? – задумчиво спросила Ирина.

Таких экранов Борис еще не видел. Нигде, никогда. Даже во сне.

Да и экран ли это был?

Словно пробив пространство и время, распахнулось неведомое, фантастическое окно. Словно заложила резкий вираж машина времени, и он снова оказался в далеком прошлом. Где было так хорошо, так тепло и уютно.

И где не было войны.

Ползут машины по старому Ленинскому мосту, притормаживая перед резким поворотом. Кружат бумажные снежинки в Чеченском гастрономе, наполненным новогодними запахами мандаринов и конфет. Дрожит марево над раскаленным проспектом Революции, и бегут за поливальной машиной загорелые дочерна пацаны. Тарахтит по давно убранным с улицы Ленина рельсам старомодный трамвай. Сверкает разноцветными огнями громадная елка на площади Ленина. И бурлит у неизвестно зачем торчащих прямо из мутной воды рельсов неугомонная Сунжа.