Райан Корнелиус - Последняя битва.Штурм Берлина глазами очивидцев

— Сестра, сестра, — позвал он. — Вы не поможете мне? Монахиня остановилась:

— Вы сможете доползти до дома конгрегации рядом с церковью? Это всего в пяти минутах отсюда. А там я вам помогу.

Каким-то образом Курту удалось добраться. Все двери были распахнуты. Он вполз в вестибюль, оттуда — в приемную и потерял сознание. Очнувшись, он понял, что лежит в луже крови. Он медленно открыл глаза, чтобы разглядеть, откуда течет кровь, и увидел, что в дверном проеме, ведущем в сад, застряла корова, черно-белая корова голштинской породы с огромными печальными глазами. Из ее пасти обильно хлестала кровь. Человек и животное уставились друг на друга с молчаливым сочувствием.

У загнанных в центр города войск Вейдлинга закончились боеприпасы. В ответ на отчаянный призыв сбросить амуницию с самолетов Вейдлинг получил шесть тонн грузов и ровно шестнадцать танковых ракетных снарядов.

И вдруг свершилось невероятное. В аду сражения на оси запад — восток, широком шоссе, бегущем от реки Хавель на западе до Унтер-ден-Линден на востоке, вдруг приземлился «шторх». В этом маленьком самолете прилетели генерал Риттер фон Грейм и знаменитая летчица Ханна Рейч. Самолет был подбит русской зениткой, и из баков на крыльях вытекало горючее. Фон Грейм, который вел самолет, был ранен в ногу перед самым приземлением. Ханна перехватила управление и совершила идеальную посадку. Этих летчиков вызвал в имперскую канцелярию Гитлер и сразу же по прибытии произвел фон Грейма в фельдмаршалы, назначив его шефом уже несуществующего люфтваффе вместо «предателя» Геринга.

Бункер фюрера обстреливался, но пока еще был сравнительно безопасным местом.

Другим островком безопасности в центре города была пара зенитных башен в зоологических садах. 132-футовая «О»-башня была набита людьми: никто не знал точно, сколько народа там укрывалось. Доктор Вальтер Хагедорн, врач люфтваффе, полагал, что тысяч тридцать гражданских плюс войска. Люди сидели и стояли не только в помещениях, но и на лестницах, и лестничных площадках. Двигаться было невозможно. Сотрудники Красного Креста, такие, как девятнадцатилетняя Урсула Шталла, делали все, что могли, дабы облегчить страдания гражданского населения. Урсула навсегда запомнит тошнотворную смесь запахов «пота, вонючей одежды, мокрых детских пеленок и дезинфицирующих средств из госпиталя». Проведя в бункере много дней, люди начинали сходить с ума. Некоторые совершали самоубийство. Две старые дамы, сидевшие рядышком на лестничной площадке первого этажа, одновременно приняли яд, но никто не мог сказать, когда это случилось: из-за жуткой давки они и мертвые просидели, пока их не заметили, совершенно прямо, может даже, несколько дней.

Пять дней подряд почти непрерывно доктор Хагедорн оперировал раненых в своем маленьком госпитале. А самой страшной его проблемой были мертвые. Как их похоронить? Даже высунуться из башни было страшно из-за обстрела. «Во время затишья, — вспоминал он, — мы пытались вынести тела и ампутированные конечности, чтобы похоронить, но это было почти невозможно». На данный момент, когда со всех сторон непробиваемые стены бункера и закрытые стальными ставнями окна обстреливались снарядами и шрапнелью, у Хагедорна было пятьсот мертвых и полторы тысячи раненых плюс неизвестное количество полубезумных людей. Почти все время совершались самоубийства, но из-за скученности их невозможно было сосчитать. Однако доктор запомнил, что некоторые, несмотря ни на что, говорили: «Мы сможем продержаться, пока не подойдут Венк или американцы».

Вокруг башни простиралась огромная опустошенная территория зоопарка. Жертвы среди животных были огромными. С каждым взрывом снаряда в небо взлетала стая птиц. Львов застрелили. Розу, гиппопотама, убил в ее собственном бассейне снаряд. Шварц, смотритель птиц, был в отчаянии; каким-то образом редкому аисту Абу Маркубу, проживавшему в его ванной комнате, удалось сбежать. А командир зенитной башни приказал директору зоопарка Луцу Хеку уничтожить павиана. Его клетка была повреждена, и существовала опасность, что он сбежит. Хек, с винтовкой в руке, подошел к обезьяньим клеткам. Павиан, старый друг, сидел на корточках у решетки. Хек поднял винтовку и почти коснулся дулом головы животного. Павиан мягко оттолкнул дуло в сторону. Потрясенный Хек снова поднял винтовку, и снова павиан отклонил дуло. Хек попробовал еще раз. Павиан грустно смотрел на него, и Хек выстрелил.

Пока сражение продолжалось, происходило и другое насилие, дикое и беспощадное. Орды русских солдат, нахлынувшие за дисциплинированными боевыми ветеранами, теперь требовали исконной добычи завоевателей: женщин побежденных.

Урсула Кестер спала в подвале своего дома в Целендорфе со своими родителями, шестилетними дочерьми-близнецами Ингрид и Гизелой и семимесячным сыном Берндом, когда в дверь прикладами винтовок постучали четверо русских солдат. Они обыскали убежище, нашли пустой чемодан и свалили в него банки с компотами, авторучки, карандаши, часы и кошелек Урсулы. Один из русских нашел флакон французских духов, открыл его, понюхал и вылил содержимое флакона на свою одежду. Второй русский, угрожая винтовкой, загнал родителей и детей Урсулы в маленькую комнатку подвала, а затем, все четверо, они по очереди надругались над ней.

На следующее утро около шести часов, когда избитая Урсула нянчила младенца, в подвал вошли еще двое солдат. С ребенком на руках она пыталась проскользнуть мимо них, но была слишком слаба. Один из солдат выхватил у Урсулы ребенка и сунул его в коляску, второй плотоядно ухмыльнулся. Они оба были немытые, в грязном обмундировании, с ножами, заткнутыми за голенища сапог, в меховых ушанках. У одного гимнастерка даже не была заправлена в штаны. И они изнасиловали ее, а когда ушли, Урсула схватила все одеяла, что смогла найти, схватила младенца, девочек и побежала через улицу в комплекс маленьких домов с садиками. Там она нашла ванну, выброшенную взрывом из одного из домов, перевернула ее и заползла под нее вместе с детьми.

В Гермсдорфе восемнадцатилетняя Юлиана Боник с приближением русских забралась под диван в глубине подвала. Она слышала, как ее отец, лингвист, говоривший по-русски, протестовал против вторжения в их дом. Солдаты хотели знать, где Юлиана, а отец кричал: «Я сообщу вашему комиссару!» Под дулом винтовки ее отца вывели на улицу. Юлиана лежала неподвижно, надеясь, что русские уйдут. Она вымазала лицо и белокурые волосы грязью, чтобы казаться старше и непривлекательнее, но все равно не хотела рисковать и осталась под диваном.

В соседнем подвале пряталась пара стариков. Вдруг Юлиана услыхала испуганный крик одного из них: «Она там! Там! Под диваном!» Юлиану вытащили из ее убежища. Пока она стояла, дрожа от страха, русские о чем-то поговорили и все, кроме одного, ушли. «Это был молодой офицер, — рассказывала она, — и, насколько я могла видеть в свете фонарика, довольно опрятный и чисто выбритый». Его жесты не оставляли сомнений в его намерениях. Юлиана отпрянула, но он придвинулся к ней и, улыбаясь, «мягко, но настойчиво» начал ее раздевать. Юлиана сопротивлялась, и ему было нелегко, так как «в одной руке он держал фонарик и с типично русским недоверием все время оглядывался, боясь нападения сзади».