Райан Корнелиус - Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев

Генерал Андрей Гетман, ведущий эксперт танкового боя и командир корпуса 1-й гвардейской танковой армии Катукова, и критиковал и гневался, особенно из-за прожекторов: «Они не слепили главные силы врага. Я скажу вам, что они на самом деле творили: они высвечивали наши танки и пехоту для немецких артиллеристов».

Жуков был абсолютно уверен, что его мощные армии сокрушат противника, и, хотя не думал, что наступление будет легким, и предчувствовал тяжелые потери, не мог даже представить себе, что немцы в состоянии остановить его армии. Как он впоследствии сказал, он «рассчитывал на быстрый прорыв вражеской обороны», однако пришлось признать, что «удар по первому эшелону оказался неадекватным» и «возникшие препятствия могут замедлить наступление».

Жуков решил изменить тактику и быстро издал ряд приказов: бомбардировщикам сосредоточиться на артиллерийских позициях врага; собственной артиллерии начать обстреливать Зеловские высоты. Затем он сделал еще один шаг. Хотя первоначально его танковые армии должны были вступить в бой только после захвата Зеловских высот, он решил использовать их немедленно. Генерал Катуков, командующий 1-й гвардейской танковой армией, случайно оказавшийся в командном бункере, получил ясный, недвусмысленный приказ непосредственно от маршала: «Захватить Зеловские высоты любой ценой». Жуков преисполнился решимости уничтожить врага и расчистить путь на Берлин. Маршал был не из тех, кто позволит нескольким удачно расположенным вражеским пушкам нарушить свои планы и уж тем более пропустить к Берлину Конева. Разгневанный Жуков собрался покинуть командный пост, и офицеры вежливо расступились, но он вдруг повернулся к Катукову и рявкнул: «Ну! Что вы тут стоите? Пошевеливайтесь!»

Последний приказ фюрера добрался до штаба 9-й армии Теодора Буссе вскоре после полудня. Он был датирован 15 апреля, но явно придерживался до того момента, когда штаб Гитлера окончательно уверился в том, что началось главное русское наступление. Командующим предписывалось немедленно спустить приказ в войска, вплоть до ротных командиров, но ни в коем случае не допустить, чтобы он просочился в газеты.

«Солдаты немецкого Восточного фронта, — гласил приказ. — Смертоносная еврейско-большевистская орда собирается нанести последний удар. Враг пытается уничтожить Германию и наш народ. Солдаты Восточного фронта, вы знаете, какая участь грозит вам… немецким женщинам, девушкам и детям. Стариков и детей убьют, женщин и девушек сделают армейскими шлюхами. Остальных отправят в Сибирь. Мы ожидали этой атаки и с января делали все возможное, чтобы укрепить фронт. Врага встретит наша мощнейшая артиллерия. Потери пехоты будут восполнены свежими бесчисленными соединениями. Резервные части, вновь организованные подразделения и фольксштурм укрепят наш фронт. На этот раз большевиков ждет старая участь Азии: они непременно падут перед великой столицей немецкого рейха.

Тот, кто в этот судьбоносный момент не выполнит свой долг, будет считаться предателем нашего народа. Любой полк или дивизия, оставившие свои позиции, покроют себя несмываемым стыдом перед лицом женщин и детей, не сломленных бомбовым террором в наших городах. Особенно остерегайтесь тех немногочисленных офицеров и солдат, которые, чтобы спасти свои жалкие жизни, будут сражаться против нас, продавшись русским, вероятно даже, в немецкой военной форме. Любой, кто прикажет вам отступать, если только вы не знаете его очень хорошо, должен быть немедленно арестован и, если необходимо, убит на месте, невзирая на его звание. Если каждый солдат на Восточном фронте выполнит свой долг в грядущие дни и недели, последний натиск Азии будет сломлен и в конце концов будет поставлен надежный заслон нашим врагам на Западе. Берлин останется немецким, Вена [45]снова станет немецкой, и Европа никогда не будет русской.

Торжественно поклянитесь защищать не отвлеченную концепцию фатерланда, а свои дома, своих жен, своих детей и, следовательно, наше будущее. В эти часы глаза всего немецкого народа устремлены на вас, мои воины на Востоке, и наша единственная надежда на вашу верность, ваш фанатизм, ваше оружие. В ваших силах сделать так, чтобы большевистское наступление захлебнулось в собственной крови. Момент, когда судьба уничтожила величайшего военного преступника [46]всех времен и народов, станет поворотным в этой войне».

Буссе и без этого приказа понимал, что русских необходимо остановить. Еще несколько месяцев назад он сказал Гитлеру, что, если русские прорвут Одерский фронт, падут и Берлин, и остатки Германии. Однако он с гневом читал разглагольствования о сильном фронте; о враге, столкнувшемся с «мощнейшей артиллерией», и о «свежих бесчисленных соединениях». Дерзкими словами русских не остановить. Приказ Гитлера по большей части — фикция, хотя один пункт не оставляет никаких сомнений: Гитлер призывает немецких солдат стоять насмерть как на западе, так и на востоке.

Буссе втайне лелеял надежду, такую тайную, что он никогда не озвучивал ее ни перед кем, кроме Хейнрици и своих ближайших командиров. Он хотел продержаться на Одере ровно столько времени, сколько понадобится американцам, чтобы подойти к реке. Как сказал он Хейнрици: «Если мы сможем продержаться до прихода американцев, мы выполним наш долг перед нашим народом, нашей страной и историей».

На что Хейнрици едко возразил: «Разве вы не знаете об «Иклипсе»?» Оказалось, что Буссе ничего не знает, и тогда Хейнрици рассказал ему о захваченном плане с демаркационными линиями и предполагаемыми зонами оккупации союзников. «Сомневаюсь, что американцы пересекут Эльбу», — заключил свой рассказ Хейнрици. Однако, несмотря ни на что, Буссе некоторое время продолжал цепляться за свою идею, пока в конце концов не расстался с ней. Даже если войска Эйзенхауэра форсируют Эльбу и устремятся к Берлину, скорее всего, будет слишком поздно. Помимо всего прочего, Гитлер явно готов ожесточенно сопротивляться американцам; он не делал никакого различия между демократами и коммунистами. Буссе понимал, что положение Германии, как и 9-й армии, безнадежно, но, пока Гитлер продолжал войну и отказывался капитулировать, Буссе оставалось лишь сдерживать русских до последней возможности, что он и делал.

Выдержав главный удар русских армий, 9-я армия свои возможности исчерпала.

Однако войска Буссе все еще держались почти по всему фронту и не давали русским прорваться, а во Франкфурте они даже отбросили русских. Артиллерия и пехота на Зеловских высотах, которую безжалостно бомбили с воздуха и расстреливали из пушек, упорно сопротивлялась и заставляла врага залечь, однако цена этого сопротивления была ужасно высока. В некоторых секторах, как докладывали офицеры, враг превосходил их по меньшей мере в десять раз. «Они надвигаются на нас ордами, волна за волной, наплевав на свои жизни, — сообщил по телефону один из командиров дивизий. — Мы стреляем из пулеметов часто в упор; стреляем, пока пулеметы не раскаляются докрасна и не заканчиваются боеприпасы. Потом нас просто сметают или полностью уничтожают. Как долго это может продолжаться, я не знаю». Почти все сообщения были похожи друг на друга: отчаянные призывы о помощи; требования орудий, танков и превыше всего — боеприпасов и горючего. И один пункт был неизменным — дайте людей. Жалкие резервы Буссе или уже были задействованы, или только подходили к передовой. Большую часть поспешно бросали в бой на ключевых Зеловских высотах.