Райан Корнелиус - Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев

В целом офис командующего обороной Берлина выдал две тысячи разрешений на выезд из столицы. «Обосновывая свои ходатайства на выезд, государственные и партийные функционеры подчас выдвигали довольно комичные причины, — вспоминал впоследствии начальник штаба полковник Ганс Рефьёр. — Хотя Геббельс приказал, чтобы ни один мужчина, способный носить оружие, не покинул Берлин, мы не чинили препятствий тем из «защитников», кто просил пропуска. Зачем было задерживать те жалкие личности? Все они верили, что бегством спасут свои бесценные жизни. Большая часть населения оставалась. В любом случае, они не могли выехать, так как транспорт был в дефиците».

В стоматологическую клинику на Курфюрстендам, 213 белокурой Кете Хойзерман позвонил ее шеф. Главный нацистский стоматолог, профессор Хуго Блашке, покидал город. Несколькими днями ранее Блашке приказал Кете запаковать в ящики всю картотеку, рентгеновские снимки, формы и другое оборудование, поскольку «канцелярия эвакуируется со дня на день, и мы вместе с ними». Кете сказала, что остается в Берлине, и Блашке пришел в ярость.

— Вы понимаете, что здесь будет, когда придут русские? Сначала вас изнасилуют, а потом повесят. Вы знаете, что представляют из себя русские?

Однако Кете просто «не могла поверить, что все будет настолько плохо. Позже она вспомнит: «Я не понимала серьезность ситуации. Может, глупо, но я была так занята, что не представляла, насколько все безнадежно». Блашке настаивал, но и Кете не уступала. Она твердо решила остаться в Берлине. «Ну, — наконец сказал Блашке, — помните, что я вам говорил». И он повесил трубку. Вдруг Кете вспомнила, что Блашке просил ее сделать несколько дней назад. Если он покинет город, а она останется, то она должна предупредить одного его друга о бегстве нацистов, используя кодовое предложение, так как «телефоны могут прослушиваться». Если сбежит все окружение фюрера, то она должна будет сказать: «Прошлой ночью удален весь протез»; если лишь некоторые, то «Прошлой ночью был удален только один зуб». Кете понятия не имела о том, кто этот друг Блашке, знала только, что «зовут его профессор Галвиц или Гравиц и вроде бы он главный стоматолог СС». Блашке дал ей номер телефона, и, поскольку к моменту телефонного разговора у нее создалось впечатление, что «сотрудники имперской канцелярии эвакуировались», она набрала номер и, услышав мужской голос, произнесла: «Прошлой ночью удален весь протез».

Тем же вечером, через несколько часов после ее звонка, профессор Эрнст Гравиц, глава немецкого Красного Креста и друг Генриха Гиммлера, собрал за обеденным столом свою семью. Когда все расселись, Гравиц выдернул чеки из двух ручных гранат и взорвал себя и всю свою семью. [52]

Великий исход берлинцы навсегда запомнят как «бегство золотых фазанов». Однако большинство людей в тот день больше думало о наступающих русских, чем об удирающих нацистах. Хелена Бэзе, жена кинорежиссера Карла Бэзе, вспоминала, что единственной заботой теперь было «остаться в живых». Советские войска были уже в Мюнхеберге и Штраусберге, милях в 15 восточнее Берлина; и в городе ходили слухи, что русские наступают также и с юга к Цоссену. Георг Шретер, сценарист, проживавший в Темпельхофе, узнал об этом втором наступлении русских из первых рук. Беспокоясь о своей подружке, артистке кабаре Труде Берлинер, жившей на одной из дальних южных окраин Берлина, он позвонил ей домой. Она подняла трубку, сказала: «Подожди минутку», а после паузы добавила: «Тут кое-кто хочет поговорить с тобой». И через мгновение изумленный Шретер общался с советским полковником. «Не сомневайтесь, что мы будем у вас через два-три дня», — на чистейшем немецком предупредил полковник.

Повсюду — на севере, юге, востоке — линии фронта съеживались, и огромный механизм разрушенной столицы со скрежетом останавливался. Заводы закрывались, прекращалось движение общественного транспорта, подземка перевозила только работников, без которых нельзя было обойтись. Ильзе Кениг, лаборантка городского отдела здравоохранения, вспоминает, что Roter Ausweis (красный пропуск) она получила для того, чтобы добираться до места работы. Мусор больше не вывозился, почта не доставлялась. Гертруда Эверс, работавшая на главпочтамте на Ораниенбургерштрассе, вспоминала «ужасную, пронизавшую все здание вонь недоставленных посылок с протухшей едой». Поскольку большая часть полицейских теперь сражалась в армии или фольксштурме, улицы больше не патрулировались.

Именно 20 апреля одно событие ясно продемонстрировало многим берлинцам серьезность ситуации: зоопарк закрыл свои ворота. Электричество там отключили в 10.50 утра, и отключились водяные насосы. Воду снова подадут через четыре дня, но всего на девятнадцать минут. И воды не будет до окончания штурма города. С того дня работники зоопарка знали, что многие их животные обречены на смерть, особенно гиппопотамы в бассейнах, и обитатели аквариума, которых пока удавалось спасать. Смотритель Генрих Шварц, ухаживавший за птицами, и так тревожился о состоянии редкого аиста Абу Маркуба, медленно, но уверенно умиравшего с голоду в его ванной, а теперь бедная птица останется и без воды.

Шестидесятитрехлетний Шварц решил, что будет носить воду ведрами, пока не свалится с ног, и не только для Абу, но и для Розы, большого гиппопотама, и для ее двухлетнего сынка Кнаучке.

Директор зоопарка Луц Хек не знал, как поступить. Безусловно, в конце концов придется уничтожить опасных животных, особенно павиана, но он все оттягивал этот момент. Нуждаясь хоть в недолгом покое, Хек сделал то, чего не делал никогда в жизни: он отправился удить рыбу на Ландвер-канале вместе с одним из смотрителей. И там, «размышляя над ситуацией», они поймали двух щук.

В тот день Фриц Крафт, директор городского метро, встретился с мэром Берлина Юлиусом Липпертом. Мэр отдал Крафту и собравшимся управленцам подземки несколько реалистичных распоряжений: «Если первыми в город войдут западные союзники, передадите им сооружения метро в целости и сохранности. Если первыми придут русские… — мэр умолк, пожал плечами, — разрушьте все, что сможете». На маленьких автоматических телефонных станциях были получены подобные же инструкции. Техникам телефонной станции в Букове приказали уничтожить все оборудование, но ни в коем случае не допустить, чтобы оно попало в руки русских.

Однако один из техников по обслуживанию оборудования, Герберт Магдер, вдруг понял, что никто не объяснил, как это сделать, и, насколько Магдер знал, ни одна телефонная станция не была разрушена. Почти все они продолжали работать, пока шло сражение.

В соответствии с гитлеровской политикой «выжженной земли», поступил также приказ уничтожить заводы. Профессор Георг Хеннеберг, глава химического департамента Шеринга в Шарлоттенбурге, вспоминает, как директор завода созвал всех химиков и зачитал только что полученный приказ. Когда враг приблизится, говорилось в приказе, водяное, газовое, электрическое и бойлерное оборудование должно быть уничтожено. Босс Хеннеберга зачитал приказ, сделал паузу, затем сказал: «А теперь, господа, вы знаете, что вам не следует делать». Он попрощался с ними и закрыл завод, не разрушив его. Как вспоминает Хеннеберг, «мы все попрощались друг с другом до «жизни после смерти».