Андрей Еременко - В начале войны

Ценный опыт был накоплен по использованию лыжных батальонов, хорошо проявивших себя в ряде боев, в частности, при захвате Старой Торопы.

Проведение обеих операций, особенно Торопецкой, позволило в дальнейшем усилить лыжную подготовку в войсках.

Большое внимание в период подготовки и проведения опе рации было уделено партийно политической работе.

Прежде чем характеризовать эту важнейшую область руководства войсками, хочу привести присланное мне письмо бывшего политработника армии Ефима Кононовича Дзоза.

В 4-ю ударную армию я перешел из 27-й, как и многие другие офицеры, которые служили в этой армии. В то время я работал в политотделе. Начальником политотдела тогда был дивизионный комиссар Семенов, очень требовательный и строгий политработник, говорил он очень коротко, но ясно и понятно Собрал весь аппарат политотдела армии и объявил, что 27-я армия переименована в 4-ю ударную армию, и рассказал нам о предстоящих задачах, которые должна выполнить армия в ходе наступательных операций.

Приказ Ставки о переименовании нашей армии ободрил всех нас, так как видно было, что на нашу армию возлагаются большие и ответственные задачи по разгрому немецких захватчиков и что на этом направлении наша армия будет играть главную и решающую роль. В этот же день всем было сообщено, что командующим армией назначены Вы.

Помнится такой случай. Когда проходила передислокация войск, многие командиры и политработники армии были посланы в соединения армии для доведения до личного состава приказа Ставки и тех задач, которые предстояло выполнить. Настроение среди личного состава было исключительно высокое. Все горели одним желанием — быстрее начать наступление и добиться цели.

Несмотря на суровую декабрьскую зиму, на бездорожье и отсутствие транспорта, люди шли, совершали марши в пургу и сорокаградусные морозы ради победы над врагом. Эти высокие и благородные поступки воинов 4-й ударной армии не остались бесследными.

Сосредоточение войск армии для наступления — сложная и трудная задача. Она была трудной потому, что решалась в короткий срок и в суровых зимних условиях.

По приказу Военного совета армии 29 декабря группа офицеров штаба армии и политработников, в том числе батальонный комиссар Конотоп и я (фамилий остальных товарищей не помню), прибыла в штаб 249-й стрелковой дивизии для оказания помощи по доведению до личного состава приказа. Всего мы пробыли три дня и 1 января 1942 г. вернулись в штаб армии.

Командир дивизии полковник Тарасов внимательно выслушал старшего группы и затем рассказал о боеготовности и политико-моральном состоянии личного состава дивизии. Это был высококультурный и душевный человек, подтянутый и дисциплинированный офицер. Разговор был прерван телефонным звонком. Кто-то передавал разведданные, и он заулыбался и в ответ сказал: Ну, вот и хорошо, наши предположения подтвердились, после чего вся группа офицеров пошла по подразделениям. Беседуя с бойцами и командирами дивизии, мы убедились, что подразделения серьезно готовятся к выполнению боевого задания, настроение у бойцов было хорошее, чувствовался высокий моральный дух и стремление всего личного состава к одной цели — быстрее начать наступление.

Начальником отделения по работе среди войск противника политотдела армии был старший батальонный комиссар Немчинов.

Немчинов в период наступательных действий вместе с работниками отделения приложил много усилий и инициативы в проведении этой важной работы. Она не осталась безрезультатной. Не случайно гитлеровцы сравнительно часто для этого периода войны сдавались в плен, и многие из них хранили при себе агитлистовки, которые издавались 7-м отделением

Рассказанное Е. К. Дзозом о работе среди войск противника можно дополнить еще несколькими фактами. Лыжники и разведчики только одной 334-й стрелковой дивизии разбросали в расположении противника 350 тыс. листовок и газет. Хорошо было поставлено это дело и в 249-й дивизии. В период наступления в составе армии работала присланная политуправлением фронта мощная радиоустановка, которая провела не один десяток передач для войск противника. В программу таких радиопередач входили выступления пленных, обращение советского командования к немецким солдатам с призывом сдаваться в плен и т. д. Судя по показаниям военнопленных, эти радиопередачи очень интересовали солдат противника. Бывали случаи, когда они прекращали огонь, вылезали из блиндажей и слушали передачи.

Наши разведчики не раз наблюдали, как немецкие солдаты тайно от начальства подбирали листовки, читали их, а затем прятали. У убитых и пленных находили наши листовки, спрятанные в вещах или документах. Пленные, однако, говорили, что они боялись делиться с кем-либо содержанием листовок, так как это грозило расстрелом.

После первых же мощных ударов Красной Армии солдаты противника начали думать о войне по-иному. Стала снижаться дисциплина, участились случаи добровольной сдачи в плен. Обозначилась перемена в настроении не только рядового состава, но и некоторой части офицеров врага, особенно младших, среди которых пошатнулась уверенность в непобедимости вермахта. В отдельных случаях пленные заявляли даже о том, что русский народ победить нельзя. В частности, командир 5-й роты 85-го пехотного полка, рота которого сдалась нашему разведывательному взводу, дерзко бросившемуся под прикрытием огня пулемета на охрану моста, на вопрос, почему он приказал роте сложить оружие перед таким небольшим подразделением, которое его атаковало, он сказал: История не знает примера, чтобы взвод атаковал роту. Я думал, что здесь батальон. Далее он добавил: Да и вообще сопротивление бесполезно, не сегодня, так завтра, но мы, немцы, будем разбиты, русских нельзя победить.

Наши разведчики, участвуя в боях с начала войны до овладения Старой Торопой, ни разу не встречали среди пленных перебежчиков. Уверенность в успехе, созданная фашистской пропагандой, подтвержденная легкими победами на Западе, приводила в первые месяцы к тому, что захват пленных и даже документов удавался нам с большим трудом. Захваченные пленные считали себя обреченными, так как им вбили в голову, что русские всех пленных расстреливают, и вели себя на допросах вызывающе и иногда до смешного нагло. Так, один военнопленный баварец, захваченный на Западном фронте, при допросе заявил, что они пришли с войной к нам навести порядок. Его заявление звучало перефразировкой известной легенды о призвании варягов. Он сказал: Россия большая страна, а правите вы ею плохо. Подобный выпад был не единственным.

Первые же удары нашей армии начали сбивать спесь с этих непобедимых. Сдача в плен целой роты одному взводу — это показатель страха. Начался и критический пересмотр версии о жестокости большевиков, распространяемой фашистами. Один из первых перебежчиков, перешедший к нам под Старой Торопой, на вопрос, почему перебежал, а не стал отступать с другими, ответил, что еще неизвестно, удастся ли тем, кто отступил, уйти. Наш лейтенант говорил об уничтожении пленных, но я знал, что это ложь. Когда меня призвали в армию, мой отец сказал: Раз есть война, значит есть и плен, и русские убивают лишь того, кто сопротивляется с оружием, — поэтому я и оружие бросил.