Гюнтер Бауэр - Смерть сквозь оптический прицел. Новые мемуары немецкого снайпера

Соответственно, мне очень сложно было написать последнее перед этой кампанией письмо домой. Я написал его в общих словах. Сказал, что служба моя идет так же хорошо, как и прежде, и что я очень скучаю по матери, Ингрид и нашему маленькому ребенку.

Ночью 1 сентября 1939 года я находился в грузовике, который ехал по территории Чехословакии, но неумолимо приближался к польской границе. До рассвета оставалось еще несколько часов.

Наша колонна стояла примерно в двадцати километрах от польской границы. Ровно в четыре часа утра мы начали двигаться в сторону Польши. Сидя в грузовике, мы шутили о том, насколько ретиво поляки будут салютовать и кричать: «Хайль Гитлер!» Но через некоторое время я заметил, что лицо сержанта Бергера (на этот раз он ехал вместе с нами в кузове грузовика) выглядит вовсе не столь беззаботным, как наше настроение. Это вселило в меня неприятные опасения. Через некоторое время мы услышали где-то в воздухе рев моторов.

— Это польские самолеты, — сухо пояснил сержант.

— А что, у них еще и самолеты есть? — удивился Антон, продолжая беззаботно улыбаться.

Михаэль был настроен столь же оптимистично. А мне как-то не по себе стало. Но тем не менее я себя в руках держать умел. А одного из наших снайперов вдруг паника охватила ни с того ни с сего. Он даже вскочил со своего места, потом снова сел. Я тогда подумал, что сержант Бергер сейчас на него заорет. Но это, естественно, ни к чему хорошему не привело бы. А сержант наш был стреляным воробьем, он сказал:

— Это хорошо, что хоть кого-то из вас охватывает страх. Страх поможет вам быть осторожными и сохранит вам жизнь, если все пойдет не так хорошо, как прежде. Только не забывайте, что трусы умирают первыми. Контролируйте свой страх.

Возможно, речь сержанта Бергера была и не столь пафосной, но общий смысл сказанного был именно таким и я запомнил его слова именно так. И знаете, это очень помогло мне во всех последующих боях.

Тем не менее большинство из нас тогда не придало значения словам сержанта. Мы ехали в Польшу, чтобы быть победителями. В грузовике снова раздавались шутки.

В 4.50 мы пересекли реку Одру, по которой проходила польская граница. Впереди нас шли танки, за нами тянулись другие дивизии. Конечно, из грузовика я не мог даже приблизительно оценить численность войск. Но рев моторов нашей техники был очень сильным, и у меня возникло ощущение, что против Польши брошены значительно более серьезные силы, чем при вторжении в Чехословакию.

Когда мы пересекали границу, я подумал о том, что сейчас поляки откроют огонь. Но этого не произошло. Они то ли не ждали нас, то ли не собирались сопротивляться…

Тишина, заглушаемая только ревом моторов, казалась бесконечной. Я не знаю, сколько это продолжалось. Возможно, час, а может быть, и два. Но затем вдруг где-то вдали раздались орудийные залпы и выстрелы из стрелкового оружия.

— Поляки скоро вместо «Отче наш» будут повторять: «Хайль Гитлер!» — Антон запнулся, едва успев договорить свою шутку.

Грохот выстрелов и взрывов раздавался все ближе. Не успели мы опомниться, как сержант Бергер заорал приказ:

— Всем на выход! Открыть огонь по полякам!

Мы начали спешно выпрыгивать из грузовика. Рассвет только начинался. Но и в полусумраке я смог разглядеть поляков, которые вели огонь по нашей колонне. Они использовали как прикрытие неровности местности, деревья и несколько крестьянских домов, находившихся поблизости. Поляков было очень много, но, видимо, наше появление застало их врасплох, и поэтому они не успели даже вырыть окопы. У них только и было что несколько выкопанных наскоро пулеметных ячеек. Здесь надо сказать, что помимо стрелкового оружия у врагов были пулеметы и легкие противотанковые пушки. Но, что самое интересное, позади основных сил поляков я увидел множество людей на лошадях. Еще когда мы ехали в грузовике, сержант говорил нам, что у поляков есть кавалерия, которая считается у них элитным родом войск.

Людей на лошадях было очень много. Возможно, целый кавалерийский полк. Но они в нерешительности стояли на месте и не спешили устремляться в атаку. Я думал об этом впоследствии: а что еще они могли сделать? Кидаться с саблями на танки было бы смешно. У нас, конечно, ходила такая байка, будто польские уланы пытались с саблями нашу бронетехнику атаковать. Но, мне кажется, это всего лишь байка, я сам ни разу такого не видел.

Тем не менее польская пехота вела по нам очень плотный огонь. Их пулеметы не замолкали, их пушки сумели подбить два или три наших танка.

Нам пришлось прятаться за нашей бронетехникой. Это спасло не всех. И уже раздавались крики раненых немецких бойцов. Естественно, появились и первые убитые. Я не думал об этом. Я даже забыл о том, что я снайпер. Я просто беспорядочно стрелял в сторону поляков. То же самое делали и остальные ребята из моего взвода.

Так продолжалось несколько минут, пока сержант Бергер не заорал на нас:

— Вы снайперы или кто? А ну-ка, уничтожьте польских пулеметчиков!

Услышав такой окрик, я сразу пришел в себя. Через несколько мгновений в перекрестии моего прицела появился человек, стрелявший по нам из пулемета. Я нажал на спусковой крючок. Сквозь оптический прицел я увидел, что к пораженному мной поляку подскочил еще один солдат, а другой поляк занял место павшего товарища, чтобы вместо него вести огонь из пулемета. Этого нельзя было допустить, и мне ничего не оставалось делать, как передернуть затвор и снова нажать на спусковой крючок. Так продолжалось еще несколько раз. У меня единственного во взводе был оптический прицел, позволявший убивать врагов на таком расстоянии в рассветных сумерках. Я впервые в жизни убивал живых людей. Но я не думал об этом. Следующей моей целью стали артиллеристы, которые стреляли из противотанкового орудия по нашей бронетехнике. Первому я попал точно в грудь, а потом убил и ранил еще нескольких из них. А еще через десять-пятнадцать минут бой затих. Наши танки сделали свое дело, они подошли вплотную к позициям врага, и поляки обратились в бегство.

— Мы победили! — кричали ребята из моего взвода.

А меня рвало, я думал о том, что впервые в жизни от моей руки погибли люди. Ко мне подошел сержант Бергер. Он сказал:

— Ладно, Гюнтер, ты должен был пройти через это. Двадцать лет назад меня тоже рвало, когда я впервые убил человека. Но ты спас своих товарищей. А это самое главное. Запомни, если ты пожалеешь врага, это может стоить жизни твоему другу или даже тебе самому. Ты ведь даже не за Гитлера здесь воюешь, не за Германию, а за своих друзей и за самого себя, — последние слова сержант Бергер произнес шепотом, так что я был единственным, кто мог их услышать.