Ежи Путрамент - Сентябрь

Он не выстрелил, за воротами кто-то схватил приклад его винтовки, дернул и толкнул. Полицейский зашатался и сел. В толпе, стоявшей на тротуаре, послышался смех. Из окошечка высунулась стриженая голова.

— Мы хотим драться с Гитлером! Выпустите нас! Дайте нам оружие!

Полицейский снова подскочил к воротам и замахнулся прикладом.

— Что вы делаете, разбойники! — крикнул с тротуара человек с усиками.

Трое полицейских перебежали через улицу.

— Кто, кто кричал?

Все молчали, даже дамочка в шляпке не промолвила ни слова. Полицейские сняли винтовки и направили их на первого с краю.

— Разойдись!

Геня не стерпела такой несправедливости, она вырвалась вперед, под дула винтовок.

— Вы что, за Гитлера?

— Отойди, отойди, баба! — крикнул полицейский, красномордый, с брюшком.

— Я, я должна отойти? Я на крыше, под бомбами… а вы что? Почему вы их держите? Они хотят с Гитлером драться, так вместо того, чтобы их выпустить…

— Отойди! — красномордый приставил приклад винтовки к ее груди и оттолкнул Геню назад.

— Стреляй, стреляй, гитлеровский холуй!

— В самом деле, что вы делаете? — плотный господин в светлом костюме ухватил рукой приклад. — Женщину бьете?

— А вы кто такой? — рявкнул полицейский. — Почему оказываете сопротивление властям?

— Я — врач. Вот, пожалуйста! — Человек в светлом костюме протянул какую-то бумажку. — Не могу согласиться…

— Врач не врач — вон отсюда!

— И не подумаю! Я пойду в комендатуру…

— Да иди хоть к…

— Фараоны! — крикнул кто-то сзади. — Фараоны! Фараоны людей избивают! Войтек, беги, зови наших!

— Разойдись! — орал красномордый. Он схватил врача за руку и пытался стащить его с тротуара. Геня с другой стороны вцепилась во врача. Снова удар по воротам, раз, еще раз. Снаружи собралась уже большая толпа.

— Отворите ворота! — неслось из окошечка.

— Бить Гитлера! Бить Гитлера! — кричали заключенные, и с улицы им отвечали:

— Бить Гитлера, отворите ворота!

Красномордый отпустил врача и подбежал к воротам. Там, под окошечком, он заорал:

— Отойти! Не трогать ворота! Будем стрелять!

Ворота теперь сотрясались от ударов.

— Фараоны струхнули! — вполголоса сказал человек с усиками. — Пугать пугают, а вот стрелять, хотя бы в воздух, не решаются! Ладно же, поглядим!

Полицейские в самом деле не стреляли. Ворота вдруг подались, обе половинки распахнулись и с размаху ударились о стену; посыпалась пыль, и раздался крик.

Полицейские отбежали шага на два, прижав винтовки к животам, целясь во двор, в толпу серых и коричневых халатов. Заключенные сделали шаг от ворот и тут же остановились перед грозными дулами. Толпа на тротуаре зашевелилась, несколько человек шарахнулось, отступило назад, все остальные сбежали на мостовую. Крик — и сразу тишина.

Тогда из толпы заключенных выдвинулся вперед молодой человек, довольно высокий, с красивым, чуть удлиненным лицом. Он шагнул в сторону полицейских. Винтовки поднялись, нацелились ему в грудь. Щеки молодого человека залил румянец. Он звонко отчеканил:

— Мы идем защищать Варшаву! Если хотите услужить Гитлеру — стреляйте!

— Выпустите их, выпустите! — кричали на тротуаре.

Первый из заключенных повернулся к остальным.

— Товарищи, спокойно! Выходите по четыре!

— На Гитлера! — снова зашумели люди, стоявшие на тротуаре.

Заключенные двинулись, они выходили, строились по четыре в ряд, полицейские еще немного отступили, держа винтовки на изготовку, только красномордый не унимался:

— Выходите, но не задерживайтесь, выходите, только не задерживайтесь!

Заключенные шли, их становилось все больше. Построенные четверками, в тюремной одежде, они выглядели как солдаты еще неизвестного рода войск. Геня смотрела на них с лихорадочным волнением, она искала лица, знакомые по той, памятной забастовке. Не нашла.

— Коммунисты, — произнес рядом с ней врач; но сказал это так удивленно и задумчиво, словно впервые их увидел.

Колонна прошла мимо них, только тогда двинулась и Геня. Она побежала следом за колонной, вместе с усатым мужчиной и детишками. Полицейские остались у ворот.

Геня бежала и выкрикивала фамилию, написанную на пакете:

— Кучинский! Кучинский!

Заключенные свернули в первую же боковую улицу и остановились. Она пробилась в самую гущу, расталкивала их, кричала. Несколько женщин уже нашли своих, прижимались к серым халатам, гладили бритые худые затылки. Кучинского в толпе не оказалось, кто-то сказал, что его два дня назад перевели куда-то в другое место. Геня огляделась, она не знала, что делать с передачей, увидела фантастически худого арестанта и сунула ему в руку пакет.

— Что вы, товарищ!

— Берите, берите, это от Нарембских, у них старшего посадили в Березу!

Тут Геня вспомнила, что Игнаций уже два часа лежит дома один, и собралась уходить, но вдруг увидела молодого человека, который выступал возле тюрьмы. Она протиснулась к нему и дернула его за руку.

— Скажите, что нам делать? Меня муж прислал, он работал у Гелёрта, после забастовки…

— Сейчас, сейчас, товарищ! — Он закончил разговор со своими спутниками и повернулся к ней. — Как что делать? Защищать Варшаву!

— Это я знаю! Только чем? И кто? У нас все убежали, войска очень мало…

— Вы откуда?

— Мы с Охоты…

Он записал ее адрес, обещал, что вечером кто-нибудь к ним придет.

— А теперь, сами понимаете, мы только что вышли из тюрьмы, должны раздобыть гражданскую одежду, узнать, что происходит…

— Что происходит! — загорелась Геня. — Известно, что происходит. Все поудирали, фараоны, чиновники — все ихнее правительство! Что им Варшава! Погрузили барахло, только их и видели!

Наконец Геня ушла, не очень твердо веря, что молодой человек выполнит обещание. На улицах усилилось движение, но, увы, по-прежнему грузовики и легковые машины тянулись за Вислу. И пешеходов было немало, с рюкзаками, чемоданами. Пока Геня добралась до своего дома, она растеряла остатки зародившейся было надежды.

На последнем повороте перед их домом Геня увидела груду камней и мешки с песком. Несколько женщин тащили пустые ящики, две-три рыли окоп, одна ломом выковыривала булыжники из мостовой, впрочем, делала она это довольно неумело.

— Привет, бабье войско! — крикнула она им в сердцах. — Ну и перетрусил бы Гитлер, если бы вас увидел.

Женщины не особенно вежливо ответили ей:

— Не мели языком, лучше помогла бы!

Но Гене все опротивело после того, как она нагляделась на машины и на людей, удиравших за Вислу.

Игнаций обрадовался ее приходу. Его очень взволновал рассказ о том, как вышли из тюрьмы заключенные, а услышав, что люди продолжают драпать, он даже прикрикнул на жену, зачем распускает нервы, будто знатная дама. Но вечером к ним никто не пришел, и тогда Игнаций тоже скис. Геня сидела у окна и спорила с ним, где горит, на Желязной или на Товаровой. Соседки уверяли, будто немцы появились в районе Воли. Она смотрела на улицу, говорила о пожаре, а на самом деле со страхом поглядывала, не пришли ли немцы. Было около десяти, она уже постелила Игнацию на ночь постель, и тут в дверь постучали: