Валерий Горбань - И будем живы

— Что, брат, молочка захотелось?

Дэн поднял глаза. Коренастый крепкий парень с лицом, почерневшим от въевшейся в поры грязи, скалил зубы в дружелюбной ухмылке. Его «Снег» — давно облюбованный собрами камуфляжный комплект, на синтепоне, покрытый плотной болоньей цвета тающих сугробов, был весь испятнан пропалинами. Теплые, с высоким поясом штаны на лямках и заправленная в них куртка в нескольких местах расползлись под грубой штопкой на краях рваных дыр. Автомат, вытертый по бокам до белого блеска, висел у парня под рукой, так же, как и у Дэна. Но, прилажен он был настолько ловко и настолько гармонировал с обликом своего хозяина, что казался составной частью его организма. Третья рука: смертоносная, точная и безотказная.

— Из новеньких?

Собственно, вопрос этот был вовсе и не вопрос, а утверждение. Но, Дэн согласно кивнул головой. Надо же как-то беседу поддержать.

— Ну, посмотри, посмотри. Только ушами не хлопай. Вон те розовые рулоны видишь? Это обертки для кефира. А за ними — площадка, которая простреливается с высоток. Вылезешь — можешь словить подарок от снайпера. И воздух слушай. Могут в любой момент минометами накрыть, или подствольников накидать.

— Кто?

— Чехи, кто еще!!! Да и свои могут окучить за будь здоров. — Парень рассмеялся. Похоже, братан, вас, как и нас готовили. Один трендеж про конституционный долг и ни слова правды, что здесь происходит… Ладно, мне долго рассказывать некогда. Ты американский фильм «Взвод» видел?

— Видел.

— Так вот, по сравнению с Грозным — у них там был детский сад. Понял?

— …Понял…

— Сам запомни и ребятам своим скажи, на первые дни, пока не освоились: здесь лучше перебздеть, чем недобздеть. Веди себя, как на минном поле. Потом все сам поймешь. Ладно, удачи, живи, братишка! — крепкая ладонь хлопнула Дэна по плечу, и парень, не торопясь, вразвалочку, побежал к выезжающему с территории завода БТРу. На ходу, легко запрыгнул на броню, обернулся. Дэн приветственно вскинул вверх руку со сжатым кулаком. БТР прошел рядом, и человек восемь собрят, таких же матерых и обугленных, шутливо ответили ему пионерскими салютами. Белые зубы сверкали под потрескавшимися сухими губами. Но глаза этих ребят уже не улыбались. Глаза жили отдельной жизнью. Пронизывая висящую над городом дымку, цепкими крючками впиваясь в каждую подозрительную деталь окружающего пейзажа, они, словно рентгеновские установки, просвечивали город в поисках инородных, опасных для их хозяев тел. Они уже работали.

Дэн вернулся к своему БТРу. Возле машин собрались не только свои ребята. Подтянулись и любопытствующие, из числа тех, кто обосновался на молокозаводе раньше.

— Как отдыхалось? — Василий уже успел умыться из своей канистры. Но, поскольку он поливал сам себе и умывался одной рукой, на его веселой физиономии остались смешные разводы, делавшие его похожим на мартышку.

— Нормально. Только придурок какой-то всю ночь доставал. Ты не слышал?

— Какой придурок?

— Да кто-то лазил между машинами и по броне колотил. Палкой, что ли. Звук глухой, но как даст-даст, аж все гудит!

Василий недоуменно пожал плечами. Вот дрых, суслик, ничего не слышал!

Стоявшие рядом старожилы молокозавода весело заржали:

— Палкой, говоришь?! Такой палкой, если в самом деле по броне навернет, то у тебя не только уши отлетят. Это саушки работали, Черноречье окучивали. Там сейчас Дудик тусуется.

И, словно в подтверждение их слов, — Дум-м! Дум-м! — Тяжелая воздушная кувалда дважды бахнула по темени. Завибрировал, задребезжал свисающий с крыши здания кусок металлической кровли. — У-у-у! У-у-у! — провыли в воздухе снаряды явно нешуточного калибра. И два тяжких разрыва вновь сотрясли воздух где-то совсем недалеко, на окраине города.

— Ладно, братишки! Не вы первые, не вы последние. Это мы сейчас такие умные. А месяц назад тоже были лопухи еще те… Психотерапевт с вами?

— Какой психотерапевт?

— Какой, какой? Стеклянный, с пробкой.

— Кто ж стекло в броне возит? У нас специальная фляжечка есть, — рассудительно ответил хозяйственный Василий.

— Ну и славно. Склад видите? Вот там, на полках, мы и живем. Берите свою фляжечку и валите к нам, на инструктаж…

Но молокозавод стал для экипажей БТР, опередивших основные силы СОБРа, всего лишь перевалочной базой. До этой смены на нем размещался весь сводный отряд, но теперь, с утра пораньше, все экипажи разбросали по комендатурам. Туда же, в течение дня должны были подойти и другие подразделения. Дэну с Василием выпала первая комендатура, расположившаяся в двухэтажном здании, в очень неудобном месте. С одной стороны — пустые дома частного сектора, в которых по ночам шныряли все, кому не лень. А с другой — многоэтажки. Тоже пустые. Идеальное место для снайперов и прочих умельцев. Благо, и уметь-то много не нужно: комендатура — как на ладони. Тир! И кто такое место выбрал? Скорей всего, никто ничего особенно и не выбирал. Где зацепились в свое время, да укрепились более-менее, там и остались, передавая друг другу это набитое мешками с песком здание, да его немудреное хозяйство.

Заняв две соседние кровати в комнате, предназначенной для собрят, и наскоро забросив под панцирные сетки свои пожитки, Дэн и Василий тут же получили свое первое задание. Старая смена комендатуры уже загрузилась в машины и ждала команды на отправку. Надо было сопроводить «Уралы» до места сбора больших колонн, которые пойдут через зеленку и перевалы в Моздок, вывозя из войны уставших, ожесточившихся и научившихся убивать. А им на смену уже вползали в город новые колонны с необстрелянными бойцами. В лучшем случае, с армейскими спецподразделениями, собровцами и омоновцами, прошедшими хотя бы какую-то профильную подготовку. В основной же массе — с обычным пушечным мясом, восемнадцатилетними пацанами-срочниками, возглавляемыми еще не воевавшими, но уже издерганными политической свистопляской командирами. С теми, кто будет платить своей кровью за чужие ошибки и предательство, но, вопреки всему, проявляя извечное российское терпеливое мужество, побеждать многочисленных, хорошо подготовленных и отважных врагов.

«Домовой» шел по городу в голове сопровождаемой колонны. Легкий морозец с ветром осадил, разогнал гарь и туман. И Дэн увидел картину, которая врежется в его память навсегда, на всю жизнь. Он уже видел это раньше: в документальных фильмах. А теперь — наяву: поток людей, изгнанных из города войной и возвращающихся к своим разгромленным, выжженным, разграбленным гнездам… Молодых мужчин было немного. Зато, нескончаемой чередой шли старики, женщины и дети. Со скоростью пешеходов в толпе по обочинам ползли навьюченные «Жигули», «Москвичи» и «Запорожцы». Идущие пешком везли вещи на тачках, в детских колясках, несли их в узлах и раздувшихся хозяйственных сумках. Но, в отличие от тех людей, из победных хроник Великой Отечественной, они не улыбались и не махали руками своим освободителям. Не было на их лицах улыбок. Лишь горечь, ожесточение и печальное предчувствие того, что их ожидает в конце пути.