Валерий Горбань - Мы придем на могилы братишек

— Ага, получите! — кивнул головой Шопен. — Тут уже давно все запасы размели…

— Понятное дело! В Северном сели, в город въезжаем, я чуть не охренел. Какой Карабах?! Тут, наверное, покруче Афгана будет. А у меня офицеры — одна молодежь. На ходу в машинах боеприпасы раздавал. Вот же суки штабные, конспирацию развели, а! — и подполковник завернул в адрес своих начальников такой роскошный оборот, что насмешка в серегиных глазах сменилось восхищением.

— О, брат, да ты поэт! Музыкант у нас уже есть, — Серега шутливо подтолкнул Шопена, — твои слова, да на его музыку… Вот это песенка получится!

— Да…Серега! — протянул Шопен, — Будут сегодня песенки, будет и музыка, Хотел я коменданта попросить, чтобы нам в последнюю ночь перед дорогой отдохнуть дали…

— Какой тут, к Аллаху, отдых? — понимающе усмехнулся собровец. — Эти орлы сегодня все, что шелестит, блестит и «кажется» перестреляют. Через пятнадцать минут после наступления темноты весь боекомплект рассадят.

— Патроны не проблема, — махнул рукой Шопен, — запас есть, поделимся. Тут снайперы по ночам постоянно лазят. А сегодня могут специально собраться: поохотиться на свежачка. Слышь, командир, — хлопнул он бамовца по плечу, — Тебя как зовут-то?

— Володя.

— Игорь. А Душман Серегой крещен… Володя, ты на посты сегодня офицеров старшими ставь. А где не хватит, мы с Серегой своих ребят дадим. Чтобы твои дуриком не стреляли. А то стемнеть не успеет, как получишь «груз двести».

Тот благодарно кивнул и отправился хлопотать по размещению своего батальона.

— На КПП новые гости. Сердитый женский голос отчитывает постовых:

— Ну и что ты, стрелять будешь? Ты иди вон в бандитов стреляй. А меня не пугай, я уже такая пуганая, что дальше некуда!

У шлагбаума стоит молодая женщина, симпатичная, но изможденная, уставшая, одетая в старенькое платье. На лице синяк громадный. Возле нее пять ребятишек в возрасте лет так от трех до двенадцати. Младшая за подол уцепилась, испуганные глазенки на часовых уставила. Моргает, кулачком веки трет. А по векам, на ресницах — гной зелеными сгустками. Ручонки в цыпках, худющие, голубые прожилки сквозь кожу светятся. Остальные к старшему пацану прижались. Смуглый, черноволосый, как пружинка сжался. Но глаза карие, взрослые — бесстрашно смотрят.

— Что случилось? — Шопен подошел.

— Где тут у вас комендант?

— Комендант в комендатуре. А ты что так развоевалась, красавица? Тут вроде все свои?

— Свои — это которые спасают! А которые нас бандитам отдают, это хуже боевиков!

— Ну-ну-ну… Ты что?! Что приключилось-то, говори толком?

— Здесь говорить? Может еще в лужу (на огромную лужу перед КПП кивает) встать?

— Э, милая. — Шопен улыбается озадаченно, — Да ты сама — боевик в юбке. На нас уже давно так никто не нападал…

— Нападешь тут! — голос к истерике близок, звенит, срывается, — Сколько можно в подвале дрожать?! Каждую ночь эти твари приходят, измываются, пугают… Вчера булку хлеба раздобыла, а сегодня крошки не съели… Лекарств никаких, Ты на детей посмотри…

— Да здесь тоже не курорт, стреляют каждый день… Ты ж пойми… Ладно…Собирай свой детсад, пошли. Как зовут-то?

— Наташа.

Четверо омоновцев расселись на низком кирпичном заборчике, с вожделением рассматривая только что купленный у пацанов-чеченцев вафельный торт. Питон, высокий боец с вальяжными «рисованными» манерами и шкодной щербатой улыбкой, достал жуткого вида кинжал, и, изображая самурая с двуручным мечом, примерился, будто собираясь рубануть тортик с размаху.

— Подожди-ка секунду, — Шопен, притормозив в сторонке Наташу с ее детсадом, к своим ореликам направился.

— Другого места не нашли? Или в расположении тортик не такой вкусный будет? Обязательно надо устроиться у всех на виду, чтобы любой дурак вам мог напоследок пулю засадить?

Долгая пауза повисла.

— Вы меня плохо поняли?!

— Да еще рано, командир. До темноты еще час, если не больше… Мы быстренько, — в голосах бойцов явно ощущались просительные нотки, видно было, что особо спорить с командиром никто не намерен. Только Питон всем своим видом выражал недовольство заслуженного ветерана, которому, словно мальчишке, осмелились сделать такое пустяковое замечание.

— Ну да, вы с духами обо всем договорились…

— Да ладно. Тишина в городе. Вон комендатура тоже отдыхает. И ничего, — наконец подал голос и Питон.

Шопен оглянулся. Действительно, недалеко от омоновского поста, под стенкой комендатуры, несколько офицеров курили, сидя на корточках, и весело смеялись над какими-то байками жизнерадостного помощника коменданта по работе с населением.

— Марш в расположение, — голос Шопена не оставил никаких шансов на продолжение дискуссии.

Бойцы дружно поднялись, поплелись к зданию. Питон, досадливо лакомство в коробку запихнул, газетку, что на заборе расстелили, скомкал со злостью, в сторону чеченских домов запулил.

Командир улыбается язвительно:

— О! Еще один ребеночек. Губки надул. Давай мы тебя в этот детсадик тоже возьмем?

Питон взгляд поднял и, будто в стену уткнувшись, замер.

Малыши, в нескольких шага стоя, глазенками в тортик вцепились, оторваться не могут. Наташа голову наклонила, детей подталкивает:

— Пошли, пошли!

Двинулись послушно, но головенки у всех к коробке яркой, как стрелки компасов к Северу, повернуты.

— Ну, командир, весь аппетит отбил, — Питон в несколько шагов детвору догнал, сунул тортик самой маленькой.

— Эй, кнопка! Держи! Только со всеми поделись!

Девчушка вцепилась в коробку, серьезно головой кивает. Остальные восторженно то на подарок, то на Питона смотрят. Улыбнулся боец, еще что-то шутливое сказать хотел, но перехватило горло, все слова застряли. Развернулся резко, побежал своих догонять.

От комендатуры снова взрыв смеха донесся. Шопен на веселую компанию посмотрел, с досадой плечами пожал. Потом перевел взгляд на частные дома за линией постов. Улица была пуста. Исчезли чеченские пацаны. Будто испарились сидевшие на корточках у домов мужчины. Опустели дворы. В переулке мелькнула женщина. Таща за руки двух ребятишек, она опасливо оглянулась в сторону комендатуры и торопливо скрылась за поворотом.

Шопен нахмурился, подхватил девчушку с тортиком на руки.

— Ну-ка, клопы, давайте шагу прибавим.

В комендатуре никого не было. Только связист в своей конурке лениво переговаривался с кем-то из своих эфирных собратьев. Усадив детей за столы в большой комнате, служившей кухней, столовой и штабом одновременно, Шопен пообещал:

— Сейчас я нашего главного кормильца найду, тот с вами быстро разберется.

В дверях он столкнулся с помощником коменданта по тылу. Тот вел, обняв за талии, сразу двух телевизионщиков и весело приговаривал: