Богдан Чешко - Поколение

Стах получил полное обмундирование. Оно состояло из сине-зеленых брюк, какие носили танкисты, непромокаемой куртки защитного цвета и шлема того же самого материала. В штабной комнате Скромный выдавал повязки с буквами АЛ. Форменная одежда обрадовала Стаха.

Отряд выглядел по-военному. Теперь это была рота Четвертого батальона. Организовано все было по-настоящему. Кормили их регулярно и обильно. Днем и ночью проводились короткие вылазки с целью прощупать оборону противника. Потерь не было. Немцы не наступали. Это был период затишья, для немцев восстание было уже свершившимся фактом, который необходимо учитывать в своих стратегических планах. Дождь прекратился, и теперь ветер нес хлопья сажи.

В прошлую ночь на Млынарскую пробрался Секула. Он пришел из Старого Мяста, принес кипу газет и приказы из варшавского штаба. Главный приказ гласил — держаться на Воле, потому что Воля — рабочий район. Секула рассказывал, что на Праге восстание подавлено и повстанцы окружены.

— А мосты? Как с мостами? — спросили у него.

— Наши пытались ими овладеть, да не вышло. Теперь мосты в руках у немцев.

— Все?

— Все. В Старом Мясте наши ребята держат под обстрелом береговую часть моста Кербедя, Новый Зъязд и Замковую площадь.

— А почему Прагу отдали? — спросил раздосадованный Стах.

— Об этом не меня надо спрашивать, — сказал Секула, выскребая из банки мясные консервы. — А впрочем, могу тебе сказать. Я, правда, не военный, да ведь и не надо быть военным, чтобы понять, в чем тут дело… Когда командир в такой ситуации, как наша, с легкостью отдает предместья на восточном берегу Вислы, он, может быть, разбирается в чем угодно: в конских скачках, в лошадином навозе, только не в стратегии… А возможно, его не мосты интересовали и не стратегия, а политика. — Секула отставил консервную банку и значительно глянул на Стаха. Взгляд его помрачнел, он задумался, потирая рукой небритый подбородок.

— А мы?.. — спросил Стах. — Разве мы не можем атаковать мосты своими силами? Ведь у нас есть пулемет, больше десятка автоматов, несколько винтовок, пистолеты, гранаты. Ребята принесли четыре фаустпатрона… Махнуть бы рукой на Бура и атаковать. А, Секула?..

— Были такие предложения в штабе. Но сейчас это невозможно. Без пяти двенадцать еще можно было напасть на немцев врасплох, понимаешь? На это у нас хватило бы сил. Но сейчас это бессмысленно. Получится уже не нападение врасплох, а фронтовая операция. Шансов — один на тысячу. Оружия слишком мало. Мы отрезаны от тех мест, куда нам сбрасывали оружие. А у этих, — Секула указал большим пальцем на окно, за которым виднелся дом, где расположились отряды АК, — у них не мосты в голове, не правый берег Вислы, не помощь советскому наступлению. У них в голове совсем другое: они творят чудо на Висле. Творят это чудо очертя голову, ведь все, что они напридумывали, рассыпается как карточный домик. Но мы-то, Стах, знаем, что чудес не бывает, не те времена, милостивые государи, не те времена…

В кругу света, который отбрасывала карбидная лампа, воцарилась тишина. У стены на матрасах спали бойцы. Стах и Секула окинули взглядом их спеленатые одеялами тела, похожие на огромные коконы.

— Они только что с операции, — словно оправдывая товарищей, пробормотал Стах.

— Пусть спят, пока еще можно… — сказал Секула и встал из-за стола.

В соседней комнате Скромный ковырялся в радиоприемнике. Не было тока, и он пытался выяснить, не сможет ли приемник работать на батарее.

— Я еще загляну к Скромному, — сказал Секула. — У меня к нему дело есть. А вообще-то я к вам хочу перейти насовсем. Прихвачу с десяток парней из Старого Мяста и приду. Ришард тоже собирается сюда.

— Подожди, — проговорил Стах, стараясь задержать Секулу как можно дольше. — А с нами что? Говори… Как нам быть со всем этим?..

— Мы будем защищаться. Будем защищать город. Человеческие жизни. И защищать будем по-настоящему. Мы даже подумать не имеем права, мол, «моя хата с краю». Эх, Стах, Стах, заварили кашу господа из Лондона… Что им Варшава, что им люди… Они готовы бросить в огонь все, только бы спасти свою шкуру, свои деньги, только бы не дать человеку на нашей земле поднять голову. Они рвутся к власти, Стах, понимаешь, рвутся к власти, преступники! Ты смотри не повторяй ребятам того, что мы с тобой тут говорили. Я говорю с тобой откровенно, потому что ты сильный. На тебя смело можно положиться.

С утра в раскаленном городе царит мертвая тишина. Стах вскарабкался по приставной лестнице на крышу, взяв у Левши бинокль. Высунувшись по пояс из слухового окна, он смотрит на город, покрытый черной чешуей крыш. Из трубы сочатся дымки. Люди готовят пищу. В южной части города все шире разрастаются черные грибы дыма. Это «мессершмитт» утром сбросил там зажигалки. А над центром, в туманном, с шелковистыми отсветами воздухе кружит на небольшой высоте «аист». Сделав несколько кругов, он улетел на север, и сразу из нескольких мест повалил густой дым. Вот так же начиналось в гетто. После первого взрыва воцарилась минута тишины, лишь кое-где хлопали зажигалки, а потом наступил ад. Стах с беспокойством смотрит на город, где люди, повинуясь каждодневной привычке, готовят себе пищу. На душе у него тревожно. Встать бы во весь рост и громко крикнуть, что надо что-то предпринять, ведь над городом поднялись уже первые Столбы дыма. Он готов негодовать на это скопище домов, похожих на огромное стадо слонов, за то, что они не двигаются с места. Стаха преследует безотчётная мысль, что настал момент, когда надо перейти к действию, момент, который никогда больше не повторится.

Жадно прильнув к окулярам, Стах смотрит на город в бинокль и глотает слюну, в горле у него пересохло. Но, увы, там ничего не происходит…

В небе послышалось тихое жужжанье, перерастающее в мерное гуденье. Стах повернул голову. С запада низко над Волей шли три пикирующих бомбардировщика, их горбатые силуэты четко вырисовывались на фоне неба. «Вниз!» — крикнул Стах. Они с Левшой съехали вниз по лестнице, почти не касаясь перекладин. Первая бомба настигла их на площадке второго этажа! За окнами лестницы сверкнул ослепительный свет. У Стаха перехватило дыхание. Ремень шлема сдавил горло, вихрь чуть не сорвал его с головы. На лестнице стало темно, на зубах заскрипели песок и пыль, запахло аммиаком. Не успел он встать на ноги, как послышался нарастающий свист второй бомбы. Стах приник грудью к бетону, стараясь пальцами расслабить ремень на шее. Он не испытывая страха ;знал, что и эта бомба не попадет в дом — слишком велика была пауза между первой и второй бомбой. Они с Левшой переждали еще два отдаляющихся взрыва, а затем помчались по скрипящему под сапогами стеклу вниз, на первый этаж.