Артем Драбкин - «Я ходил за линию фронта». Откровения войсковых разведчиков

— Кого назначали в группу захвата?

— Опытных и физически сильных бойцов. Молодежь начинала с группы прикрытия, до группы захвата надо было дорасти. Я тоже начинал с группы прикрытия, а потом уже перешел в группу захвата.

— Как кормили разведчиков?

— Мы на питание никогда не жаловались. Когда только прибыли на фронт, то разведчиков еще кормили по 5-й норме, т. е. как летчиков. Но уже в 1943 году нашу норму понизили до 2-й, т. е. обычной для пехоты. Это, конечно, совсем не означает, что мы сидели на этом голодном пайке. Мы, разведчики, всегда шли впереди, соответственно, и трофеи у нас всегда были. Регулярно захватывали немецкие вагоны, машины, повозки с продовольствием и сдавали их своему старшине. Так что продуктов нам хватало, даже иногда пехотинцев подкармливали.

— Было у вас ощущение, что разведчики — это «смертники», что шансов выжить на войне фактически нет?

— Нет, таких мыслей у нас не было. С такими мыслями тяжело и жить, и воевать. У нас у каждого была надежда дожить до Победы. О смерти не хотелось думать, наоборот, все мечтали о мирной жизни, в свободное время постоянно разговаривали о будущем, о девушках. Чувства обреченности у нас не было.

— Суеверия, приметы какие-нибудь были в вашей роте?

— Ничего такого у нас не было. Если задача поставлена, то ее надо выполнять, несмотря ни на что, тем более ссылаться на какие-то приметы, как это описано в интервью Каца Г.З. Думаю, здесь он «натянул», у нас такого быть не могло. Ведь это армия, где за неисполнение приказа должны судить.

Еще мне показалось неправдоподобным в его интервью, что разведка была на каком-то особом положении. Что разведчики вели себя слишком свободно и даже агрессивно. Что он мог послать офицера и тем более застрелить… Что могли убить «языка». Это надумано, такого быть не могло! По крайней мере, у нас. У нас жизнь «языка» защищали больше, чем свою жизнь, ведь если его не уберегли, значит, завтра тебе и твоим товарищам вновь надо идти в «поиск», а это ведь опять смертельный риск. Но и вынести своих убитых и раненых у нас было обязательным условием, законом. Правда, и ситуаций, когда нужно было выбирать, кого вытаскивать, своего раненого или «языка», у нас не было.

Да, разведчики пользовались всеобщим уважением, но на исключительном положении мы не были.

— Насколько тщательно готовился «поиск»?

— Как правило, в обороне на подготовку «поиска» уходило несколько дней. Если линия фронта только недавно установилась, то, конечно, было полегче. А если на каком-то рубеже мы стояли долго, то на «поиск» нам выделялась не одна, а две ночи. В первую ночь осуществлялась так называемая «вылазка»: делали проходы в минных полях и проволочных заграждениях. Кроме того, обезвреживали МЗП (малозаметные препятствия): это на невысокие колышки, которых не было видно в траве, немцы наматывали кольцами тонкую проволоку. Когда в нее попадаешь, запутываешься, поднимается шум и начинается обстрел. Еще немцы на ночь перед своими траншеями выбрасывали такие «рогатки» — крестовины, связанные между собой колючей проволокой. Днем их мы не видели, а ночью, когда неожиданно натыкались на них, было очень неприятно. Всю эту подготовку мы проводили в первую ночь, но тщательно ее маскировали, чтобы немцы ничего не заподозрили и не устроили нам засаду. А во вторую ночь мы непосредственно ходили за «языком». План «поиска» мы обычно разрабатывали сами. А когда возвращались, то происходил подробнейший разбор «поиска» и действия группы в целом, и каждого бойца в отдельности.

— Бывали случаи, когда вашей разведроте ставились заведомо невыполнимые задания?

— У нас таких случаев не было. Другое дело, что бывали задания, когда мы прекрасно понимали, что без потерь его не выполнить. Хотя бывали и совсем простые задания, но которые выполнялись с потерями… Например, был такой случай, когда наш 29-й корпус был оставлен в Познани для уничтожения окруженной группировки немцев. Там шли ожесточенные уличные бои, в которых все смешалось. Иногда нельзя было понять, где наши, а где немцы. Мне командование дивизии поручило самое «обыкновенное» задание: найти один из полков нашей дивизии и передать его командиру пакет. Я и еще один разведчик нашей роты должны были найти этот полк. Он оторвался от наших частей и оказался среди немцев. Естественно, что телефонной связи с ними не было, а радиосвязь не была налажена. Пока пробивались к ним, моего напарника убили. Перебегали улицу, я первым, а он вторым… Когда, выполнив задание, я вернулся на командный пункт дивизии, то оказалось, что радиосвязь с этим полком уже налажена и надобности в моих сведениях нет. И человека тоже нет…

— Как вы можете оценить работу немецких разведчиков?

— Они «работали» не так активно и настойчиво, как мы, я бы даже сказал, что значительно реже они беспокоили наш передний край, чем мы их, поэтому что-либо об их разведке я сказать не могу. Но у нас был случай летом 1943-го, когда на нейтральной полосе мы столкнулись с их разведкой. Нам повезло, мы их обнаружили раньше, забросали гранатами, и даже удалось захватить одного пленного. Но это единственный случай, когда мы столкнулись с немецкой разведкой. Мне известен случай в нашей дивизии, когда пропал один солдат, и то я не уверен, что его утащили немцы, а может, он сам к ним перешел или что-то еще с ним случилось. Зато нашу разведку немцы очень боялись, постоянно освещали и обстреливали нейтральную полосу.

— Как вели себя пленные немцы?

— Тут нужно учитывать время, когда они попадали в плен. В 1943-м, когда еще только решался вопрос кто кого, то они вели себя нагло. Но если уж попали в плен, то в большинстве своем старались вести себя смирно, так, чтобы остаться в живых. Их даже не нужно было тащить через нейтральную полосу, сами шли.

— Бывали случаи, чтобы «язык» отказывался говорить?

— Не знаю, мы в допросах не участвовали. Наша задача была привести пленного, а дальше была задача разведотдела дивизии, и что там творилось, я не знаю.

— Наградной темы коснемся?

— Потом уже, после войны, мне довелось общаться с бывшими разведчиками, и сравнивая, могу сказать, что в нашей разведроте награждали плохо. Не знаю, с чем это было связано, считали, наверное, что это наша обычная работа, наша обязанность. При захвате «языка» награждали только одного или двух человек, а не всю группу. Для того чтобы заслужить награду, объединяли несколько боевых эпизодов за какой-то период. Мы сами не знали, за какие эпизоды нас награждали, наградных листов мы не видели. Командиры разведроты, а их у нас сменилось за два года пять человек, никогда в разведку сами не ходили и не всегда даже представляли к награде своих разведчиков, заслуживших это. А сколько наградных листов затерялось где-то наверху… Например, нашей роте была поставлена задача форсировать Вислу и обеспечить успешную переправу частей нашей дивизии. Мы прекрасно справились с этой задачей и ожидали, что кого-то из нас представят к званию Героя Советского Союза, так как это было обещано тем, кто первым форсирует Вислу. Но вскоре нам заявили, что южнее кто-то из нашей дивизии уже форсировал Вислу раньше нас, и действительно, там наградили и солдата, и командира батальона. Я с ними встречался после войны. А, например, за то, что мы вшестером выяснили, где находится линия обороны, и захватили в немецком тылу 41 пленного и вывели их всех на нашу территорию, а это было очень непросто, начальник разведки дивизии со словами «Опоздали вы» разорвал наше донесение.