Ежи Анджеевский - Поездка

На каком-то полустанке в купе, где ехали Станецкий и Яцек, чудом втиснулся высокий здоровенный крестьянин, а так как пока еще никто не вышел, то теперь невозможно было даже пошевельнуться. Доманской становилось все хуже. Близость окна мало чем спасала, ее мучило удушье, моментами она почти теряла сознание. Алинка ничем не могла ей помочь. Обнимая женщину за плени, она шептала слова утешения, и это все, что было в ее силах. Сама она держалась молодцом, не поддаваясь волнению. Только иногда Яцек чувствовал, как дрожит ее тело. Тогда сердце его сжималось от горечи собственного бессилия. В начале ночи на него навалилась усталость, страшно захотелось спать, но немного погодя сонливость прошла; а поезд шел и шел дальше, сознание постепенно прояснялось, и все острее становилась реакция на происходящее вокруг.

Именно в минуту такого внутреннего напряжения между ним и Алинкой произошло событие, которое, впрочем, никто, кроме них, не заметил. Когда в купе втиснулся, тот самый новый пассажир, девушка, пытаясь уберечь себя и Доманскую от давки, повернулась и на какое-то мгновение прижалась к юноше, а ее левая рука оказалась у него на груди. Луч станционного фонаря слегка осветил вагон, и в слабом свете Яцек увидел, как лицо девушки — которое было совсем близко, он даже чувствовал ее дыхание — внезапно изменилось. Они молчали. Алинка продолжала упираться рукой в его грудь, потому что из-за тесноты опустить ее было невозможно. Наконец она прошептала:

— Теперь я понимаю.

Он ответил тоже шепотом:

— Что?

— Вашего товарища. Глупо я повела себя сначала.

— Что вы, вовсе нет. Он замечательный человек.

Несколько мгновений они молчали.

— Я бы хотела…— шепнула она.

— Что?

— Чтобы мы уже были во Львове.

— Я тоже. Вы из Львова?

— Нет. Из-под Кракова. А вы?

— Я? Теперь уже ниоткуда.

Хотя Станецкий стоял рядом с ними и слышал их шепот, слов, однако, разобрать не смог. Он машинально повернул в их сторону голову, но как раз в этот момент они смолкли. «Эх ты, старый дурак», — подумал он. Он выпрямился, а чтобы взбодриться и отогнать подступающую усталость, решил припомнить и упорядочить данные, которые должен был передать командованию львовского округа Армии Крайовой. Но проговорив про себя первые фразы, понял, как они пусты и бессмысленны. До него снова долетел шепот молодых. Он закрыл глаза, но сон не шел, лишь сильнее становилось ощущение разбитости.

Тем временем на станциях поезд осаждали новые пассажиры. Утомленные охотой на людей немцы куда-то исчезли. На ступеньках теперь ехали без опаски, даже горланили песни.

На одной станции, прямо за Ярославом, из купе, окна которого выходили на темный перрон, вдруг послышался громкий свист. Снаружи ответили тем же. И тогда незамедлительно прямо на головы пассажиров через окно посыпались мешки и чемоданы, а затем таким же образом в вагон ввалились огромные черные тела. Сдавленные со всех сторон люди, которых так неожиданно вывели из дремотного состояния, зашевелились, задвигались, женщины подняли крик, стали звать на помощь полицию, а пронзительный свист в темноте не прекращался. Уже третий верзила лез в окно. Чтобы отпугнуть непрошеных гостей, один мужчина стал что-то выкрикивать на плохом немецком языке. Те же в ответ рассмеялись и продолжали протискиваться внутрь. Вскоре они нашли друзей, которые сели в Дембице, и теперь уже никакая сила не могла заставить ребят покинуть купе.

Доманской во время этой кутерьмы стало дурно. Первым заметил это Станецкий. Он вдруг почувствовал, как тело женщины безвольно оседает на его груди, и поддержал его плечом. И тут же рядом с собой услышал тяжелое, хриплое дыхание; наклонился, чтобы взглянуть Доманской в лицо. В купе было темно — хотя поезд еще стоял на станции, — и он поэтому скорее ощутил, нежели увидел, очертания склоненной на плечо головы. Дыхание женщины прерывалось и замирало. «Смерть», — промелькнула мысль. Алинка тоже заметила, что с Доманской неладно.

— Пани Анна, пани Анна, — позвала она.

А услыхав, как та тяжело дышит, поняла, что дело плохо.

— Не волнуйтесь, Алинка, — подбодрил Станецкий.

Он взял Доманскую за руку, но пульса почти не было. Под пальцами едва ощущались слабые толчки. Поезд уже тронулся, а вместе с ним в движение пришла стиснутая до предела масса людей. Парни, влезшие через окно, пихались все беззастенчивее. Мужчина, которому ничего не удалось добиться с помощью немецкого языка, теперь ругался по-польски.

— Люди! — крикнула Алинка. — Здесь больная женщина, не толкайтесь.

В вагоне немного притихли.

— Где больная? — спросили из глубины. — Что случилось?

И сразу послышалось отовсюду:

— Мы все больные.

— Сиди дома, коли больная!

— Да не толкайся ты, черт возьми, не то врежу, — придушенным голосом пропищала женщина.

— Сама заткнись, — рявкнул в ответ мужчина.

— Хам!

— От хамки слышу!

— Люди! — закричала Алинка.

В ее голосе зазвучало такое отчаяние, что все умолкли. Мужчина с повязкой на глазу пошире открыл дверь, а сам встал на ступеньку, освобождая побольше места для женщины. В купе ворвался свежий воздух.

— Лекарство, может, у кого-нибудь есть лекарство? — попросила Алинка. — От сердца.

— Первача, может, дать, — послышался голос стоящего у окна парня.

— Не дури, — унял его другой.

Станецкий продолжал следить за пульсом Доманской.

— Ничего не поделаешь, — сказал он, — придется сойти на ближайшей станции, другого выхода нет.

Алинка уцепилась за это предложение, как утопающий за соломинку.

— Я тоже сойду. Пани Анна, вы слышите меня? Мы сейчас сойдем, и вам будет лучше.

«Сейчас начнется спектакль благородства», — подумал Станецкий.

Действительно, Яцек заволновался.

— Вы в самом деле хотите сойти?

— Конечно. Господи, скорее бы остановка.

— Очень плохой пульс, — сказал Станецкий.

Яцек наклонился к Алинке.

— Но ведь это глупо. Что же вы будете делать в незнакомом месте, да еще ночью?

— Но что же делать, справлюсь как-нибудь. Вы не знаете, скоро ли станция?

Поезд начал замедлять ход. Алинка снова спросила:

— Это уже станция?

— Гарбатка, — ответил мужчина, который ехал на ступеньках, — вон огни.

— Вещи, еще же вещи, — вспомнила Алинка.

Когда выяснилось, что двое собираются выходить, люди бросились помогать чуть ли не с дружеской готовностью.

— Мы передадим чемоданы, — предложил какой-то мужчина. — Которые тут ваши?

Алинка точно не знала, где лежат их вещи.

— Дайте свет, — помогал все тот же голос. — Есть фонарь у кого-нибудь?

Электрический фонарь незамедлительно нашелся, Алинка при его свете отыскала в общей куче чемоданы. К счастью, они лежали сверху.