Вячеслав Науменко - Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне

… Прошу Вас не считать, что я свожу с кем-либо из описанных людей личные счеты. Таковых у меня с ними не было. Пишу, как понимаю то, что пережил. Взвесивши все, Вы возьмете от меня то, что соответствует Вашим намерениям.

Я Вас понимаю, что самое тяжелое, это незаслуженно оклеветать или очернить человека.

В Кемптене, в «лагере белых эмигрантов», генерал Науменко жил с семьей в августе 1945 года, как раз в то время, когда происходили выдачи, описанные ниже.

В этом и других лагерях для белых эмигрантов находилось и много бывших советских подданных, «остов», убежавших из лагерей «возвращенцев на Родину» и перешедших на нелегальное существование. Любыми способами они старались скрыть свое подданство и избежать облав, устраиваемых новоприбывшими комендантами возвращенческих лагерей! Белые эмигранты всеми силами помогали этим скрывающимся, принимая их в свои «белые» лагеря, давали ложные свидетельские показания и поддельные документы.

Из дневников генерала В. Г. Науменко:

Кемптен

<���…> 16 августа [1945 года], четверг, 12.15. Не писал в эти дни, так как произошли события чрезвычайной важности для нашего лагеря.

12 августа — день горя и траура для всех нас, живущих в Кемптене русских эмигрантов, в лагере, именуемом Вительсбахершуле, на Фрюлингштрассе № 14.

В этот день было вывезено насильственным порядком больше 100 жителей лагеря и несколько человек погибло. Тревога наступила еще с вечера 11 августа. Вечером по лагерю разнесся слух о том, что ночью будут поданы автомобили, и часть жителей будет вывезена в совдепию. Откуда этот слух взялся — неизвестно, но передовали его упорно.

Накануне в наш лагерь приходили и просили разрешения переночевать два молодых человека, живших в большом лагере (надо сказать, что лагерь помещался в большой трехэтажной школе и одноэтажном небольшом здании рядом с ней на той же улице, где жила наша семья). Приход молодых людей показался подозрительным, их не пустили.

Часов в 9 вечера в двери нашей комнаты постучал один из тех же молодых людей и спросил, дома ли Коля (Н. Г. Назаренко, зять генерала Науменко. — П. С), и что ему надо его видеть. Его дома не было и я сказал, где его можно найти. Когда этот человек ушел, то мы проследили, что он не пошел в лагерь, где был Николай. Через короткое время ко мне пришли два жителя нашего общежития и спросили, знаю ли я того человека, что только что заходил. Я его не знал — так и ответил им. Они сказали, что этот тип подозрительный и что, по их мнению, он приходил, чтобы узнать, где я. Это они поставили в связь со слухом о предполагаемом вывозе из нашего лагеря и сказали, что сочли долгом об этом меня предупредить.

Я пошел к Данилову (Данилов Ф. В., генерал-лейтенант Кубанского Войска, начальник лагеря. — П. С), перед дверями его комнаты — толпа. Оказывается, вернулся наш переводчик Никитин и был у Данилова. Всех интересовало, что он привез из Швейцарии о нашем прошении о поселении на землю.

Я отозвал Данилова и спросил, что ему известно о вывозе. Он подтвердил, что и ему говорят о том же, что официально он ничего не знает, но все возможно! Мне он посоветовал на эту ночь из дома уйти.

Шел дождь, погода очень неприятная, но, обсудив семьею этот вопрос, мы все решили уйти за город и там где-нибудь переночевать. Было около 10 часов вечера и вот-вот раздастся звук сирены, предупреждающей о том, что наступает полицейский час!

Спешно собрав необходимые вещи, мы вышли за город по Бодманштрассе и заночевали около какого-то крестьянского дома.

<���…> Кое-как переждали, когда начало светать. Мы вернулись домой. Оказывается, почти все живущие в нашем лагере уходили. В большом же лагере беспокойства не было.

… Примерно в 10.30, когда я собирался пойти в церковь, к главному лагерю сначала подошел один грузовик, потом другой и стали вылезать американские солдаты. Мы быстро собрались и вышли за город.

Коля, как только мы нашли место, где будем находиться, пошел в город для того, чтобы узнать, что делается в лагере. Как только он ушел, это было примерно в начале 12-го часа, со стороны нашего общежития донеслись крики «ура» и послышались рукоплескания. Было впечатление, что вопрос улажен и наши радуются, у меня был порыв вернуться домой.

Было видно движение по Бодманштрассе и многочисленные группы людей, особенно на перекрестке с Зальцштрассе, у латышского лагеря.

Вскоре со стороны лагеря раздалось несколько выстрелов. Потом слышались крики, как будто «ура», потом опять стрельба (отдельные выстрелы), донесся плач. Часов в 12 мы увидели, как из окна верхнего этажа, выходящего на Фрюлингштрассе, вывешен большой черный флаг.

Примерно в то же время, по Бодманштрассе из центра города показалась команда человек в 40 американских солдат, быстро шедшая по улице и свернувшая на Фрюлингштрассе к нашему большому лагерю. В это время движения по улице не было и лишь на перекрестках стояли и ходили туда-сюда американские солдаты. Толпа, бывшая на Бодманштрассе, исчезла. Было ясно, что в лагере происходит что-то недоброе. Николая долго не было и мы опасались, что он вошел в лагерь и оттуда не может выбраться.

Примерно около часу дня или несколько позже, он пришел очень мрачный, и по лицу его было видно, что он видел что-то нехорошее.

Упустил отметить, что еще до его прихода… какие-то мальчишки сказали, что идет погрузка людей в автомобили, что те сопротивляются, но все же американские солдаты сажают их насильно. Коля это подтвердил.

Он рассказал, что когда пришел к общежитию, то там была огромная масса народу. Пришли жители лагерей литовского, эстонского, латышского, украинского и польского. Криками «ура» они встречали представителей американских войск. Коля наблюдал, что они всячески хотели помочь нашим, но ничего сделать не могли. Их разгоняли при помощи прикладов. Сам Николай спрятался напротив ворот лагеря и видел, как выгоняли народ из здания во двор, причем людей бесцеремонно толкали. Один солдат дал пинок в спину начальнику лагеря генералу Данилову. Потом народ выстраивали, читали какие-то списки и начали некоторых сажать в автомобиль. Он видел, что первые три человека вошли самостоятельно, остальных сажали насильно! Потом его обнаружили, и ему пришлось бежать.

Я не ожидал, что бы он так мог переживать виденное. Он был бледный и мрачный, буквально дрожал от негодования и говорил, что если бы насилие производили сами красные, то он организовал бы сопротивление, но что можно сделать против американцев, которые здесь господа положения.

Вскоре мы заметили, что черного флага не стало. Как потом мы узнали, все три флага (один на улицу, что был виден и два во двор) были сняты американцами.