Вячеслав Науменко - Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне

В первый день мы ничего не знали, а на следующий день повезли в Шпиталь тех, кто почему-либо не уехал 28 мая. Конечно, разные слухи, что их задержат на несколько дней. Передаем все, по-нашему, необходимое из вещей. Англичане принимают, никто ничего нам не говорит (потом, как говорят, эти вещи сожгли в Шпитале).

Долго мы не знали, как хитро была обставлена ловушка для наших близких. До 1949 года я получала сведения, что мой сын в ссылке, где-то за Полярным кругом. От того времени ничего о нем не знаю.

Мать

2. Из письма о вывозе оттуда же

<���…> Могу сказать, что специального конвоя не было, но было не менее двух вооруженных солдат в каждом автомобиле-грузовике.

Большинство офицеров были слепыми исполнителями распоряжений штаба (приказа. — П. С), не отдавали себе отчета в своих действиях и последствиях. Они строились в колонну и следовали за тем, кто, приняв на себя командование, приказывал им строиться, идти и садиться в автомобили.

Для них, идущих в колонне, этот конвой не был заметен, а если кто и заметил его при посадке, уже в автомобиле, — было поздно.

Человеку же, стоящему в стороне и наблюдающему за всем, что делается, было ясно, что эти солдаты — вооруженный конвой, хотя и очень незначительный. Добавлю, что автомобили были крытые брезентом, так что я не мог точно определить количество солдат, но наблюдал за сидящими около шоферов, при приближении колонны, головы которых показывались из кабинок.

Подготовка к этой «конференции» велась лукавыми англичанами и их друзьями, в лице влитых в наши ряды советских агентов, несколько дней.

Когда буду иметь время, опишу вам подробно о тех «наивных душах» (в том числе и скульптора, лепившего памятник объединения казаков с англичанами), которые верили в возможность какой-то конференции.

Люди были прямо ослеплены… Да оно, отчасти, и понятно. Такой подлости еще не помнит история всех войн на земном шаре. Мало кто этого ожидал.

Приведу два примера: один, как стадное чувство, другой, как веру в конференцию.

1. Когда мимо нас проходили последние ряды офицерской колонны для посадки в грузовики, то, стоявший рядом со мной, войсковой старшина Л., сделал порыв пристроиться в ряды. Но я решительно задержал его за руку и втащил в опустевший барак, откуда мы и продолжали наблюдать за посадкой и отходом автомобилей.

2. Когда мы с ним возвращались обратно в обоз станицы Пашковской сейчас же, следом за ушедшими автомобилями и по тому же шоссе (пришли мы по другой дороге), Л. натер ногу, остановился и стал переобуваться.

В это время, видим, нас нагоняет какая-то парная подвода и сидящий в ней усердно подгоняет лошадей. Я остановил ее. Оказывается, есаул 3. едет за продуктами в интендантский склад. Зная его еще по 1-му Кубанскому походу, спрашиваю:

— А что ты так торопишься?

— Тороплюсь, чтобы успеть вернуться, раздать продукты и попасть на конференцию на дополнительном автомобиле, который придет за оставшимися по разным причинам.

Подвез он нас немного. Расставаясь, я ему посоветовал лучше не торопиться и опоздать на автомобиль, но он ударил по лошадям и умчался дальше.

Через полгода встретил я его младшего брата и спросил, как его брат есаул попал на конференцию.

— Да, — говорит, — попал и больше не вернулся, оставив жену и трех взрослых дочерей.

Две из них, забыв, что сделали англичане их отцу, вышли замуж за английских солдат, а третья, с матерью, и до сего времени ждет отца.

Г. С.

3. О вывозе офицеров Казачьего училища

Из письма бывшего юнкера этого училища:

<���…> Об отъезде наших офицеров могу сообщить следующее, чему я сам был свидетелем.

На следующий день, после того как у юнкеров и офицеров отобрали оружие, к нам, в село Амлах (близ Лиенца), где стояло училище и учебная команда, прибыло несколько английских грузовиков и две танкетки… Началась погрузка офицеров.

Все мы высыпали на площадь перед церковью и стали прощаться с отъезжающими. Специального конвоя в общепринятом смысле — с примкнутыми штыками и прочего — не было. Грузились все по распоряжению штаба Походного атамана как будто добровольно. На каждом грузовике рядом с шофером сидел один вооруженный солдат. По несколько человек находилось на каждой танкетке.

Настроение у офицеров было различное: одни были настроены пессимистически, другие же, убаюканные заверениями о конференции, улучшением пайка, раздачей новой одежды, были совершенно спокойны и небольшой конвой считали необходимостью, так как в тех местах, куда, мол, везут на конференцию, много югославских партизан.

Из слов же и действий начальника училища полковника М., все же вывожу заключение, что он не предвидел ничего доброго из этой поездки. Обращаясь к нам с прощальным словом, он не смог скрыть слез, хотя был человеком храбрым и выдержанным. Еще перед посадкой он сменил дежурного офицера, назначив войскового старшину Ш., так как англичане, вероятно для усыпления бдительности, разрешили оставить по одному дежурному офицеру на училище и учебную команду. Оставляя Ш., полковник М. сказал ему: «Вы останетесь за дежурного — у Вас маленькие дети».

Вероятно, предчувствуя неладное, он хотел спасти многодетного войскового старшину Ш., которого очень ценил. Помню подавленное настроение сотника X., который, садясь в машину, сказал: «Прощайте, братцы! Не поминайте лихом».

Остальные, веря англичанам, были настроены спокойно. Выезжали в таком порядке: впереди танкетка, затем машина, сзади танкетка.

После отъезда офицеров многие из нас поняли, что дело неладно, и уговаривали войскового старшину Ш. переодеться юнкером. Но он отказался. Через два часа опять пришла машина с молодым английским офицером и забрала трех оставшихся: полковника В. (терца), который лежал больным, войскового старшину Ш. и еще одного офицера из учебной команды.

Небезинтересен разговор, происходивший через переводчика П. между Ш. и английским лейтенантом. Ш., видимо, заподозрив неладное, попросил оставить его одного на пять минут, как офицер офицера (по-видимому, думая застрелиться). Но лейтенант стал заверять «честью английского офицера», что они едут только на конференцию и через несколько часов вернутся назад. Войсковой старшина Ш. поверил.

На следующий день к нам приехал на танкетке английский офицер и переводчик штаба Доманова Я. Англичанин объявил, что все мы будем репатриированы, а на вопрос нашего вахмистра, что будет, если мы не желаем ехать на Родину, ответил, что в таком случае будет применена сила.

30 мая, считая пассивное сопротивление бесполезным, я ушел в станицу к отцу, который также избежал поездки на «конференцию», и вместе с ним ушел в лес.

B. C.