Вячеслав Науменко - Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне

О том, что в 1944 году англичане выдали Советам взятых в плен во Франции русских людей, я знал давно. Но, так как многие подробности этой выдачи мне были неизвестны, я не опубликовал этой истории в печати. Счастливый случай столкнул меня с одним английским офицером, который был начальником конвойной команды на одном из транспортов. Он любезно поделился со мной изложенными в статье фактами, но просил не упоминать его фамилию в прессе. Некоторые детали чисто военного характера я тоже дал слово не разглашать.

А. Байкалов «Русская Мысль», 19 мая 1959 года. Лондон.

Утром 28 мая подошли к нам английские солдаты и танки. Подошли переводчики и начали торопить собираться. На мой вопрос, зачем пришли танки, мне ответили:

— Охранять вас от СС-партизан.

— Напрасно! — сказал я. — Если и есть немецкие партизаны, то они на нас не нападут.

— Не знаю, — ответил переводчик, — так приказано.

Полк стал вытягиваться в колонну по дороге. Я с командиром полка рассаживал людей, не имеющих подвод. В восемь с половиною часов колонна тронулась. Я ехал с остатком моей роты в хвосте, а за нами следовали танки. В 10 часов мы въехали в поселок с огромной лесопилкой. Много любопытных жителей выходило из своих домов смотреть на нас. Выносили воду и давали казакам кое-что из съестного. За поселком стоял лагерем венгерский корпус.

Я удивился и спросил встречного венгерского офицера:

— Вы разве не едете в Италию? (Англичане при выезде из места стоянки сказали, что нас перевозят в Италию).

— Нет! Мы вернемся в Венгрию, — ответил венгр.

— Но ведь там советская армия.

— Они скоро должны уйти и мы тогда вернемся.

Здесь казаки разложили костры и сжигали свои документы и бумаги. Англичане выменивали хорошие «кубанки» за сигареты. Другие скакали на казачьих конях.

Я собрал своих людей, расположил их, а после пошел искать временно командующего полком. Это был хорунжий высокого роста и его всегда можно было найти одним взглядом, но теперь, как я ни рассматривал, не видел его. Пройдя вперед, я увидел бесформенного человека и по одежде узнал хорунжего. Он сидел на своих вещах, опустив голову ниже колен, кубанки на голове не было и седина густо бороздила его голову. Я подошел, окликнул его. Он поднял свое искривленное от страдания лицо и взглянул на меня. Я начал его утешать:

— Что ты, что случилось? — сказал я. Он заплакал.

— Понимаешь, в 1919 году, когда вы ушли из Новороссийска, я остался больным тифом. Сколько меня мучили, сколько гоняли! Смотри на меня, на мои руки — это следы ГПУ. Кое-как я избавился. А теперь меня ожидает еще более ужасное.

Успокоив кое-как хорунжего, я в подавленном настроении пошел к своей группе, где меня также засыпали разными вопросами и предположениями.

В это время английский конвой беспрерывно отводил людей по сотням куда-то и возвращался за следующими. Подошла и моя очередь. Пошел мелкий дождь. Перевели нас в один двор, огороженный проволокой. Вдали виднелся сарай, куда вошли предыдущие. Мы ждали очереди. У ворот стояли два казака, урядника. Я подошел и спросил:

— А что вы тут делаете?

— Нас прислали сюда помогать, но мы ничего не делаем, а смотрим как отправляют людей.

— Куда? — спросил я.

— Да куда же — Советам.

— Неужели Советам?

— Ребята плачут. Да не знаем, а так думаем.

Окликнули меня, и я повел людей, неся список людей и имущества. Навстречу мне вышел переводчик и английский офицер.

— Что это у Вас?

— Список людей.

Офицер взял его и начал рассматривать. Мои люди вошли в сарай. Просмотрев список, офицер вернул его мне, и я вошел в сарай. Там был полумрак, пыль стояла столбом. Здесь англичане делали тщательный обыск, отбирая ножи, бритвы, вилки — все то, чем мы могли покончить свою жизнь. После этого, по узкой тропинке, огороженной проволокой, провели нас в загороженное тремя рядами проволоки место, окруженное танками и пулеметами.

Очутившись в этой ловушке, я начал кричать и звать переводчика. Пришел переводчик-еврей.

— Что Вам угодно?

— Проведи меня к вашему офицеру.

— Зачем Вам?

— Мне нужно с ним говорить. Я не подлежу репатриации, я старый эмигрант. Переводчик пожал плечами и сказал:

— Мы политикой не занимаемся, — и ушел.

Я не переставал кричать. Пришел другой переводчик.

— Что Вы желаете?

— Я хочу говорить с вашим офицером.

— Его нет, он ушел, а что?

— Я и эти люди старые эмигранты, а это шесть человек черногорцы. Он меня перебил:

— Так что, вы не желаете ехать в Италию? Думаю: «Лжешь, каналья!»

— Я хочу говорить с офицером!

— Прекрасно, но его здесь нет. Расположитесь здесь группою отдельно, а завтра утром офицер будет здесь.

Чувствовалось мне неладное. Я надел чистую рубашку и стал готовиться к смерти. Обидно было, что попал, как кур в ощип.

Окликнули польскоподданных и вывели. Темнело: на нас навели два прожектора. Стало видно, как днем. Казаки отрывали лампасы, рвали кубанки, платками завязывали головы.

Не спалось. Мысленно перебирал в памяти все пережитое. А что теперь будет с детьми? Они еще малы, нуждаются в помощи. Это меня мучило. В таких размышлениях застал меня рассвет. Я очнулся. Людей куда-то поодиночке выводили. Мы сидели и ждали. Подошли к нам солдаты с автоматами и заставили идти в узкий проход. Вышли на дорогу. Там стояли около трехсот грузовиков. Рассадили нас в машины по тридцать человек. В машинах были приготовлены немецкие сухари по коробке на человека и мясные консервы — коробка на шесть человек и бланк, который приказали заполнить: чин, имя, отчество, фамилия, какой части.

— Это вам понадобится при погрузке на пароходы в Италию, — объясняли нам. Против нас сидел солдат с автоматом. Хорошо еще не рассвело, и колонна тронулась. Итак, 28 мая, ранним утром, нас посадили в грузовики и повезли в неизвестном направлении. Я спросил английского автоматчика:

— Куда нас везут? Тот пожал плечами:

— Не знаю.

Мы почувствовали неладное и боялись произнести это страшное слово. Проехали через местечко, в котором был указатель дороги на Грац, и свернули налево. Слава Богу! В Граце большевики. Но куда же нас везут? Едем в Юденбург. А кто там?

Проехали местечко и все стало ясно: дорога была засыпана погонами, орденами, письмами, фотографиями и прочими вещами… Предыдущие уничтожали и выбрасывали все, что было опасно иметь при себе. Боль сдавила горло. Не защищаясь, нам надо идти на убой. Я опять спросил автоматчика, куда нас везут. Тот же ответ.

По обе стороны дороги стояла цепь солдат, пулеметы, на двести-шесть-сот метров танки. Сопротивление было немыслимо. В машинах была мертвая тишина. Бледные лица с расширенными и опечаленными глазами ждали чего-то страшного от людей, подобных себе и одного и того же племени.