Павел Ермаков - Все. что могли

Лязгнув буферами, поезд остановился, возле вагонов появились люди. Внезапно в глаза ей ударил сноп света.

— Погаси фонарь, дура! — грубо прикрикнул кто-то.

— Зря глотку-то не дери. Тут пассажиры, — ответил глуховатый мужской голос, и Надя разглядела невысокого железнодорожника с фонарем.

— Вот те на, откуда они взялись? — на площадку поднялся и грузно затоптался человек с винтовкой. — Свети, я плащом прикрою. Гражданочка, а ну, предъявите документ. Кто такая, почему на спецпоезде оказалась?

Огорошенная таким оборотом дела, Надя не нашлась, что ответить. Двумя словами не объяснишь, не пересказывать же, как она садилась на поезд, что перед этим пришлось увидеть и пережить.

— Какие тебе документы, служивый? Разуй глаза, тут дите малое да женщина эта… в тягостях, — вступился железнодорожник. — Должно быть, сам проморгал, когда они садились, а теперь строгости разводишь, личности выясняешь.

— Ладно, отец, не ворчи. Я и без подсказки вижу — беженки, — в смущении пробормотал охранник, закидывая винтовку на ремень. — Я вчерась нагляделся… всю жизнь буду помнить этакие страсти. Не дай Бог под немцем очутиться.

Он сокрушенно крутил головой.

— Вставай, милая, поезд дальше не пойдет. Под разгрузку его подали. Зерно в вагонах-то, хлебушко, — сказал железнодорожник и, видя, что Надя не может подняться, затекли ноги от долгого и неудобного сидения, помог ей, подхватив под руку. — По моему разумению, машиниста наградить надо. Приятель мой хороший, между прочим. Рядом живем. Вчера в Германию повез, да вот возвернулся, не отдал немцам пшеничку нашу.

Словоохотливым, видимо, был человеком. Что на уме, то и на языке. Слушая его, Надя вдруг подумала, что при разгрузке могут хватиться недостающего вагона, и машинисту, чего доброго, попадет за пропажу. Охраннику, требовавшему с нее документы, в первую очередь.

— Вы знаете, нас бомбили… еще там, в приграничье, — остановилась Надя на ступеньке. — Бомба разбила последний вагон. Он под откос упал.

— Ой-ей, а я ведь и не знал этого, — заохал и ссутулился охранник, вроде бы и ростом меньше стал. — Жду-пожду кондуктора, он как раз и находился на площадке последнего вагона. Ой, горе-беда, побегу докладывать начальству. Спасибо тебе, голубушка. Если спросят, так подтвердишь, что видела?

Охранник торопливо ушел.

Железнодорожник помог Наде сойти, потом снял Машеньку. У Нади билось в голове непривычное, пугающее слово «беженки».

— Куда вы теперь? — участливо спросил железнодорожник.

— Домой добираемся, в Воронежскую область. К моим родителям, — ответила Надя, озираясь, куда ей идти.

Легко сказать, добираются домой. А куда сунуться, что предпринять, не знает. На своих двоих не далеко уйдешь, у нее ведь не было даже денег на билет.

Железнодорожник понял ее растерянность.

— Как звать-то вас?

— Меня Надей. Это дочка моя Машенька.

— Меня Петром Матвеевичем. Вот что, девоньки… думаю, до утра надо подождать, там разберемся что к чему. Мы со старухой в своем домике живем. Переночуете у нас, места хватит, — решительно молвил он.

С кем-то коротко переговорив, предупредив об отлучке, он повел их от станции по узенькой тропинке среди тополей.

Жена его, вовсе и не такая уж старуха, как он назвал ее, встретила участливо, поставила греть воду, удивляясь, как Наденька решилась… в таком положении да с малолеткой дочкой пуститься в длинную дорогу.

— Мать, не стони, не нагоняй тоску, им и без того не сладко. Поскорее корми да спать укладывай, — пробурчал Петр Матвеевич. — Я пойду, на дежурстве подменить меня некому.

— По доброй воле разве пустилась бы. Муж мой, ее папа — командир-пограничник. Где он теперь, мы не ведаем.

Не пускаясь в подробности, Надя рассказала все, что произошло с ними. У жены Петра Матвеевича глаза наполнились слезами. Она молча вытирала их чистым, вышитым по углам передником.

«Ох ты, напасть, горе-горькое, — вздыхал старый путеец, шагая на станцию, удрученно вспоминая, как малышка обрадовалась, заплескавшись в большом тазу. — Такая кроха, может статься, уже и сирота. По радио-то говорили, границу немецкие войска атаковали на всем протяжении. Превосходящими силами… И ребеночку, что еще не родился, суждено ли батьку увидеть?»

К вечеру раненая нога в колене сильно распухла и еще больше разболелась. Ильин тем не менее все бодрился: вот стемнеет, и он отправится к бывшей своей комендатуре, потом к сыродельному заводу, выведает, может, кто-то из пограничников остался, узнает, куда делись жены и дети командиров. Попытается выручить их. Он не верил в безвыходность положения. Попросил пасечника смастерить ему костыли. Старшина Горошкин отговаривал капитана, сказал, что пойдет сам и все сделает в лучшем виде. Но Ильин не успокоился, пока не были готовы костыли. Оперся на них, шагнул раз-другой, споткнулся и упал, ударившись раненым коленом. Долго сидел, привалившись к дереву, вытирал холодный пот.

— Ступай, Василий, — впервые назвал он по имени старшину. — Не ходок я. Пусть Сырков пойдет с тобой. Еще двоих сам подбери. Две у тебя задачи: связь с пограничным отрядом установи и разузнай что-нибудь о пограничниках комендатуры и семьях. На рожон не лезь… очень прошу — вернись.

— За сутки постараюсь обернуться, — пообещал Горошкин.

Замполитрука Синяев тоже порывался в разведку, дескать, не сидеть же тут, пасечника объедать. Но комендант приказал ему:

— Здесь хватит дела. Наверняка наши бойцы с других застав могут в лесу оказаться. Вышли дозоры. Надо собирать силы. Сложа руки сидеть не станем.

— Есть! — оживился Синяев.

Он достал из полевой сумки тетрадь, переписал пограничников, произвел боевой расчет, назначил дозоры.

— Вот так и действуй впредь, не ожидая приказа, — одобрил капитан. — По полному распорядку пограничной заставы.

За ночь и следующий день к Ильину присоединилось еще одиннадцать бойцов и сержантов. Все они были с винтовками, но почти без патронов.

Никифорович приготовил отвар из каких-то, одному ему ведомых трав, прикладывал смоченные в нем тряпицы к ране Ильина. Постепенно жар и ломота спали.

Лишь на четвертые сутки возвратился старшина Горошкин. За ним — уставшие, заросшие щетиной, едва тащившие ноги переводчик Сырков и боец.

— Обещал я скоро возвернуться, да не вышло — не получилось, — разлепил старшина спекшиеся губы.

— О главном скажи: встретил наших, что приказал начальник погранотряда?

Горошкин поежился, будто ему стало холодно, тронул вздрагивающими пальцами заострившиеся скулы.

— В том месте, где сборный пункт был назначен, вся земля снарядами перепахана, танками избита. Наших — никого. Видно, отошли дальше, потому как сдержать этакую силищу не смогли. Не совладали, — Горошкин покачал головой, отвернулся.