Карл Кноблаух - Кровавый кошмар Восточного фронта. Откровения офицера парашютно-танковой дивизии «Герман Геринг»

18.45. Колонны пришли в движение. Сначала по серпантину надо было подняться на гребень Ита. Я сидел в открытом вездеходе мокрый до нитки. Мы остановились. Моторизованный разведывательный дозор выяснял обстановку на перекрестке в Хеммендорфе, так как во второй половине дня американские части уже видели на дороге Альфельд — Коппенбрюгге.

В 21 час для охраны Хеммендорфского перекрестка подошла гренадерская рота.

В 22 часа наша колонна быстро поехала и через тридцать минут уже стояла у восточной окраины Эльце. Была темная ночь. Дальше поехали очень медленно через Бургштеммен, Хайерсум, Химмелстюр.

Здесь, на северной окраине Хильдесхайма, я вылез из машины. Несмотря на темноту, я заметил, что город разрушен бомбардировками. И теперь это были руины, просто руины. Остатки стен лежали на улицах. В воздухе висел запах пожара. Было 23 часа, когда я вышел на дорогу, ведущую в Ганновер.

6 апреля

В 1.00 я пришел в Гросс-Ферсте. За затемненными окнами деревенского дома я заметил слабый огонек. Я зашел. В прихожей сидело несколько фольксштурмовцев. Член партии спросил меня, что мне надо. Я ответил, что в данный момент ищу место, чтобы переночевать, и больше — ничего.

С одной стороны помещения на полу лежали матрасы. Я лег и от усталости сразу же уснул.

6.00. Внутреннее беспокойство заставило меня проснуться и встать. Фольксштурмовцы предложили мне горячий напиток и кусок хлеба. Вскоре я уже шел по дороге.

В нормальные времена между Ганновером и Хильдесхаймом ходит 11-й трамвай. Сейчас ничего не ходило. В разных местах над трамвайными лутями висели оборванные контактные провода.

Я быстро шел через пригороды в Ретен. К моей радости, там оказался трамвай, собиравшийся отправиться в Ганновер. Не оставалось ничего, как поехать на нем!

В Вапьдхайме я вышел и отправился по южному берегу Машзее. Такое красивое в мирные времена озеро теперь в целях маскировки было покрыто зелеными плавающими матами. На них стояли искусственные деревья и кустарники. Эта маскировка помогала мало. Промышленные центры и жилые районы подвергались систематическим бомбардировкам. Целые районы города лежали в руинах. Потери среди гражданского населения были велики. У Лейне на южном берегу озера меня окликнул пожилой рабочий:

— Доброе утро, господин старший лейтенант! — В его голосе слышалась ирония. Он шел на работу — на завод ГАНОМАГ.

Я спросил его:

— Почему вы не едете на трамвае?

— Линии городского транспорта в городе разрушены. А шины моего велосипеда прохудились.

Я продолжал его допытывать:

— А почему тогда вы не остались дома?

И тут в ответ я услышал нечто примечательное:

— Я не коричневый, можете мне поверить, и война проиграна, но пока солдаты не сдались, я хожу на работу!

Я был смущен. Некоторое время мы молча шли рядом. Потом наши дороги разошлись. Рабочий пошел на ГАНОМАГ, а я — домой.

7 апреля

Сводки вермахта становятся все более запутанными. Я добивался ясности и хотел для этого пойти в городскую комендатуру. На велосипеде я поехал в центр города. Дома я сказал, что через часок вернусь.

Жилые и деловые кварталы между Линден и Главным вокзалом лежали в развалинах. Бросалось в глаза, что на улицах попадалось очень мало людей. На вокзальной площади я свернул направо на Йоахимштрассе. Справа было здание комендатуры. Я зашел. На втором этаже я встретил ефрейтора:

— Где можно найти офицера?

— Здесь больше никого нет. Службы вермахта эвакуировались в Гарц. Мы остались последние и уезжаем сегодня во второй половине дня.

На улице послышался шум. Кто-то бежал вверх по лестнице:

— Американцы на Хильдесхаймерштрассе!

Я почувствовал, что побледнел. Я медленно спустился по лестнице и постарался привести в порядок свои мысли. И снова во мне возникло неприятие неизбежного: я не хотел сдаваться в плен!

Решение было твердым. Я сел на велосипед и поехал в сторону Эгидинторплац.

На Мариенштрассе я услышал шум низко летящих самолетов. Я спрятался за остатками стены. И как раз вовремя. От Оперы, чуть не касаясь вершин уцелевших фасадов, зашли два истребителя-бомбардировщика, поливая все вокруг себя из пушек.

После такого вступления я поехал на Хильдесхаймерштрассе. От американцев — ни следа. То ли это было паническое сообщение, то ли американцы выслали разведывательный дозор, который заехал в город и тут же ушел назад.

Мне стало ясно, что как бы это ни казалось безумным, я должен ехать на велосипеде в Берлин. Меня смущало только то обстоятельство, что я не предупрежу своих домашних. Но в этих трудных условиях я был для моей семьи бесполезен. Если я останусь, то американцы меня все равно заберут.

Я отправился к Гинденбургским воротам. Улицы были пусты. В 11 часов я проехал Хёвер. Маленькое местечко словно вымерло. Не было видно ни единого человека. У меня возникло нехорошее чувство. Я медленно подъезжал к Бильму. В населенном пункте улица делала небольшой левый поворот. Сразу за ним в 30 метрах я увидел группу людей. Это были не немцы! Я слез с велосипеда и оценил обстановку. Передо мной стояло около двадцати иностранных рабочих, наверное, поляков! Они появились и позади меня. Я почувствовал, как меня прошиб пот. Ехать назад я уже не мог. Лица мужчин не обещали ничего хорошего. В руках у них были жерди и дубинки. «Если бы у них было огнестрельное оружие, — подумал я, — то дубинки бы они не носили». Я выхватил пистолет и медленными шагами направился навстречу группе. Я подошел на 10 метров. Парни не двигались. Полные ненависти взгляды были направлены на меня. Если я сейчас сделаю что-то не так, будет катастрофа. Если я буду нападать, выстрелю, то в этом не будет никакого сомнения. Я остановился и сказал спокойно, но твердо:

— Освободить дорогу!

Свои слова я подкрепил движением правой руки с пистолетом Р-38.

По группе пробежало движение. Один за другим начали медленно отходить. Но не достаточно далеко. Если я попаду между двух фронтов — мне конец!

Ясным движением руки я потребовал, чтобы все, стоявшие на правой стороне улицы, перешли на левую. Мне повезло. Нервы у меня были лучше. Парни перешли на левую сторону. Я быстро провел велосипед по освобожденному проезду. Оглядываясь назад, я сел в седло и нажал на педали, чтобы сразу увеличить расстояние.

Я прорвался! У меня получилось! Позади я услышал дикие вопли и постоянные выкрики: «Немецкая свинья! Немецкая свинья!» Ну и что с того? «Немецкая свинья» уезжает на велосипеде, и ее торжественный забой не состоялся.