Иван Головченко - Под чужим именем

«Ах, вот оно что!» — молниеносно пронеслось в голове Мехеды. Он не сомневался, что его догадка правильна. Круто повернувшись к преступнику, он приказал:

— Руки!

Цивка протянул дрожащие руки, сжатые в кулаки.

— Разожмите, лейтенант!

Коваль с силою стиснул кисти Цивки, и пальцы его разжались. Мехеда внимательно их осмотрел.

— Так и есть! Осмотрите, лейтенант… Вот еле заметный порез на пальце левой руки… Кажется Мне, Цивка, что мы вас можем обвинить не только в предательстве подпольной партизанской группы, не только в убийстве Лиды Косачевой, а и еще в одном тягчайшем преступлении.

Продолговатое испитое лицо Цивки стало пепельно-серым.

— Правда, неплохо мы изучили вашу кухню, разгадав рецепт тайнописи кровью? Где же письмо, которое вы готовили для своих хозяев?

Преступник вскинул на майора исполненный ненависти взгляд.

— Есть, товарищ майор! Вот оно самое, это письмо, — торжествующе воскликнул Коваль и вытащил из книги, которая лежала под матрацем, еще влажный лист бумаги.

— Все ясно! Бывший агент гестапо нашел себе новых хозяев, — резюмировал Мехеда, рассматривая находку Коваля.

Обыск в квартире, где жил Цивка, дал еще много материалов для полного изобличения преступника.

Из проявленного тайнописного письма, а затем из показаний шпиона-убийцы было установлено, что Цивка связан с разведкой одной из капиталистических стран. Он должен был поставлять шпионские сведения о военных и стратегических объектах на Украине. В последнее время патрон шпиона начал выражать недовольство работой своего агента. Он требовал, чтобы Цивка лучше законспирировался и развил более энергичную деятельность. Однако непреодолимый страх за свою шкуру не давал Цивке покоя, мешал работать. Встреча с Косачевым казалась ему неизбежной. Малейшая неосторожность матери, старой Домахи, живущей в одном селе с Косачевым, — и Савелий Иванович узнает, что Цивка жив и, конечно, догадается о предательстве… Как проклинал он, предатель, самого себя, что однажды, в припадке сыновнего чувства, подал матери весточку о себе! Он настрого запретил ей отвечать на его письма. Но старая Домаха, догадываясь, что у сына имеются причины скрываться от односельчан, все же не понимала серьезности угрозы, которая над ним нависла. Впрочем, она была уверена в полной секретности своей переписки. Она продолжала писать.

Обдумывая свое положение, Цивка решил прочно обезопасить себя. Намеченный план представлялся ему несложным: убрать с дороги Косачева, переменить местожительство, сфабриковать новый паспорт, взамен похищенного у расстрелянного Николая Панченко, и навеки исчезнуть даже для старой Домахи.

Изобличенный в шпионаже, Цивка упорно отрицал свою вину в убийстве Лиды и в покушении на Косачева. Однако экспертиза показала, что характерные особенности подковки на каблуке ботинок, изъятых при обыске, соответствовали оттиску внутри галош, найденных в грязи на берегу реки. Со дна реки был также извлечен обрез немецкой винтовки, брошенной туда Цивкой после выстрела в окно. Запутавшись в своих показаниях, припертый уликами, предатель был вынужден сознаться и в этих преступлениях.

И как напоминание о них, как немой призыв к бдительности на каждом житейском шагу высится в селе Подлесном скромный постамент над братской могилой партизан и зеленеет маленький холмик на сельском кладбище.