Вера Инбер - Почти три года (Ленинградский дневник)

Мы встретили здесь и «нашу» бомбу, сброшенную к нам на территорию в золотой осенний день 1941 года. Под бомбой подпись: «Вес 1000 кг, диаметр — 660 миллиметров, длина — 990 миллиметров. 10 октября 1941 года ее разрядили инженер-капитан Н. Г. Лопатин и командир ополчения А. П. Ильинский».

Бомба была в полной сохранности: не хватало только куска стабилизатора, — он лежал у меня дома, в ящике стола.

Живописное панно: в ночь на 5 октября первый в истории воздухоплавания воздушный ночной таран молодого летчика Савостьянова. Сбив вражеский самолет, он спустился на парашюте. В другом зале, во всю его длину, гигантское орудие с линкора «Октябрьская революция», а рядом приподнятый над полом, как бы летящий по волнам, весь в пробоинах, торпедный катер, явивший чудеса храбрости.

19 сентября 1941 года (день, когда мы приехали на Разъезжую через несколько минут после падения бомбы) оказалось одним из самых кровавых дней блокады. Тогда было б воздушных тревог, длившихся в общей сложности 7 часов 34 минуты.

Фугасных бомб было сброшено 528.

Зажигательных — 1435.

Выпущено артиллерийских снарядов по городу — 97.

Зарегистрировано очагов поражения — 89.

Работали: 3912 команд городского МПВО, 52 команды местного МПВО, 17 дружин РОКК и 21 группа самозащиты жилых домов.

Раздел ленинградской промышленности. Она всю себя отдала фронту. Турбогенераторы здешних заводов к концу блокады шли в Комсомольск, Рубцовск, Баку, Брянск, Сталиногорск, в Донбасс — в Макеевку, Горловку, Кадиевку.

Табачная фабрика, выпускавшая до войны папиросы «Фестиваль», «Зефир», «Северную Пальмиру», парфюмерная фабрика и фабрика кефира во время блокады работали на оборону. А теперь мы снова видим в витрине духи «Белая ночь» в чуть менее нарядной упаковке и бутылочки с кефиром, но уже не молочным, а соевым.

Раздел общественного питания. Продукты и меню ленинградских столовых в дни блокады.

Корьевая мука, сметки (то есть сметенные отовсюду остатки) шли на лепешки.

Белковые дрожжи — на первые блюда.

Декстрин (технические отходы) — на оладьи, запеканки, биточки, котлеты.

Мука льняного жмыха — на вторые блюда.

Альбумин — на первые блюда.

Целлюлоза — на оладьи, запеканки, биточки, котлеты.

Гонка (отработанная деталь текстильной машины, изготовленная из свиной кожи) — на суп, студень, котлеты.

Столярный клей и мездра — тоже на студень.

На одной из полок — «осветительные приборы»: лучина, фонарь «летучая мышь», плошки, пробирки, банки, свечи.

Тут мы с И. Д. переглянулись, вспомнив эти мучительные пустотелые свечи из неизвестного состава, в которых фитиль не проходил в центре, а вылезал наружу с боков, шипя и погасая.

Но особенно долго, очень-очень долго, стояли мы перед витриной, оформленной в виде булочной. Это было окно, густо заросшее льдом, только в центре неровно оттаявшее от скупого тепла двух коптилок..

И в этом просвете весы: на одной чашке четыре малые гирьки. На другой — 125 граммов хлеба, то, что большинство ленинградцев получало с 20 ноября по 25 декабря 1941 года.

Над весами, в стеклянной колбе, мука того времени И ее состав:

Мука ржаная дефектная — 50 %.

Соль— 10 %.

Жмых—10 %.

Целлюлоза — 15 %.

Соевая мука, отбойная пыль, отруби — по 5 %.

После выставки И. Д. пошел в город по делам, а я осталась посидеть на скамье в Летнем саду.

Благоуханный, в нежной зелени, сад был прекрасен. По дорожкам бегали дети в венках из одуванчиков. Солнечные блики падали на памятник Крылову, с которого уже начинали снимать деревянный футляр.

Солнце, тепло, тишина, еле слышное шевеление листьев… Я сидела как зачарованная.

Рядом со мной села женщина, изжелта-бледная, с одышкой. Это была еще блокадная бледность. Я вспомнила: 50 процентов муки ржаной дефектной…

Отдышавшись, женщина сказала, что ей много лучше, что она уже ходит теперь без посторонней помощи, и спросила, правда ли, что «открыт второй фронт». Она только что слышала об этом в трамвае.

Но я сама ничего не знала. Я ушла из дому утром, да и радио у нас все еще не работает.

Я поспешила домой. И там я узнала, что все правда. Союзники высадились в Северной Франции.

7 июля 1944 года

Мы едем в Москву, очевидно, в понедельник 12-го. Прощай, Ленинград! Ничто в мире не изгладит тебя из памяти тех, кто прожил здесь все это время.