Богдан Сушинский - Плацдарм непокоренных

«Это последний твой день, — вдруг ожил в его сознании чей-то грустно-вкрадчивый голос. — Последний. Сегодня все и решится».

Если бы капитан услышал нечто подобное от кого-либо из бойцов, осадил бы этого пророка с его мрачным предсказанием своим привычным: «Отставить, бой покажет!». Однако осадить самого себя оказалось труднее. Все тот же внутренний голос продолжал нашептывать ему: «А ведь приказ ты уже выполнил. Не сутки продержался — намного больше. И не твоя вина, что дивизия не только не смогла вернуть себе левый берег реки, но и отошла с правого. Если эти двадцать три прошли сюда, значит, отсюда тоже можно вырваться. Или уйти в Горнацкий лес. И уже оттуда наносить удары по тылам. Но при этом спасти людей от бессмысленной гибели. Вот именно: бессмысленной…»

— Вон они, красавцы коричнево-фиолетовые!

— Что? — не понял Беркут, поглощенный своими мыслями.

— Немцы, говорю. Словно из тумана плодятся.

Капитан прильнул к окулярам бинокля, и сразу же оторвался от них. Немцы шли густой массой по всей ширине плато. Краем глаза Андрей фиксировал, как Мальчевский, который и без бинокля хорошо разглядел эту орду, залег на гребне, приготовив запасной магазин и гранату. Ему следовало бы сделать то же самое. А еще лучше — немедленно отойти за вал и вызвать подкрепление.

Но ничего этого Андрей не сделал. Молча проследил, как густая черная цепь исчезла в лощине, волнистой накипью возникла уже по эту сторону его и приблизилась к северному валу, за которым гарнизон Каменоречья принял свой первый бой. Небольшие группки немцев начали преодолевать и эту преграду, но зычные окрики командиров, которые хорошо слышны были даже отсюда, остановили их и заставили вернуться.

— Как-то странно они ведут себя, клоуны подковерные! — подал голос из своего укрытия Мальчевский. — Всю обедню нам испортили!

«Заметили нас и решили, что это передний край? — и себе пытался понять замысел противника Беркут. — Но что дальше? Решили основательно подготовиться к прорыву? А что, удобная позиция. На такой спокойно можно дождаться ультимативного часа», — подытожил он, спускаясь с возвышенности.

— Старший группы заслона рядовой Звонарь, — на ходу представлялся мальчишеского роста солдат, лица которого Андрей не разглядел. Солдатик бежал, пригибаясь, подметая снег впереди себя посеченными полами шинели. — Где прикажете?

— А, это ты, Звонарь? — тепло отозвался капитан, вспомнив, как этот мужественный солдатик до последней возможности держался у северных ворот Каменоречья.

— Удивляетесь, что все еще жив? Так, поверите, сам этому удивляюсь.

— Занимайте эту высотку. Если заговорят минометы, ныряйте под нее. Вон там, на склоне, просматривается что-то вроде пещерки. И приказ: по возможности, не геройствовать! Гарнизону вы нужны живыми.

— Есть не геройствовать! — пропыхтел мимо него солдатик-с-ноготок. Трудно было понять, как он вообще оказался в строевиках. — За мной, хлопцы. Вон и братская могила.

«Нет, гибель здесь еще могла бы показаться бессмысленной, если бы не сообщение о том, что завтра наши наступают, — вдруг возразил себе Беркут, проследив, как все трое медленно поднимаются на каменную сопку. — И если бы не потери, которые уже понесли здесь гитлеровцы и которые еще понесут».

— Русские солдаты и офицеры! До истечения срока ультиматума осталось двадцать пять минут! — хрипел жестью рупора вражеский офицер, затаившийся затем самым выступом, из-за которого еще недавно, утром, Беркут следил за нашествием фашистов. — Немецкое командование предлагает вам ровно в двенадцать часов вывесить белый флаг на башне танка, организованно подойти к руинам ближнего к немецким порядкам дома и сложить оружие. Всем, даже евреям и коммунистам, немецкое командование сохраняет жизнь. Все вы будете отправлены в лагерь для военнопленных! Раненым будет оказана медицинская помощь.

— Перевести? Предлагают сдаваться, — возник за спиной у Беркута лейтенант Глодов. — Требуют сложить оружие у крайнего дома. Ровно в двенадцать. Ах да, забыл: вы же знаете немецкий.

Беркут не ответил. Пока германский офицер пророчествовал им будущее, а затем переводчик тщательно переводил каждое его слово на русский, он еще раз взвешивал шансы своего гарнизона. Андрей понимал, что, прежде чем начать атаку, немцы основательно вспашут снарядами все плато и выгонят своих автоматчиков на лед. Возможно, что и основной натиск будет со стороны реки, где не нужно преодолевать валы. Поэтому давать бой у северного вала не имело смысла. Выход один — отойти в каменоломни. Заставу «маяка» тоже увести в штольню. И драться у входа.

— Вот вы где! — показался на тропе лейтенант Кремнев. Они сидели у небольшого костра под полуобвалившейся крышей дома старика. Эти остатки крыши, потрескавшиеся стены, да еще маленький костерчик создавали хоть какую-то иллюзию человеческого пристанища. — Товарищ капитан, в плавнях появилась большая группа немцев. На том берегу реки напротив плавней тоже заметно передвижение. Кроме того, выявлена новая пулеметная точка.

— Опасаются, как бы мы не попытались прорваться к своим, — заметил Глодов.

— На месте их командира я опасался бы того же. Но уже давно попытался бы оттеснить гарнизон каменоломен от берега. Они же пока что, наоборот, стараются прижимать нас к реке. Не понимая, что она создает более или менее безопасный тыл. К тому же всегда есть возможность уйти на тот берег. Вот почему мне трудно понять логику действий германских офицеров. Они словно бы не понимают, что действуют не в обычных полевых условиях и что столкнулись не с окруженцами, а с подразделением, ведущим полупартизанскую-полудиверсионную борьбу в их тылу. Пожелай мы уйти на тот берег, — мы бы давно ушли. Но нам нужна эта коса, нужны каменоломни, нужен плацдарм.

— Знаете, что меня удивляет, капитан? Что всякий раз вы пытаетесь думать и за себя, и за немецких офицеров. Но при этом анализируете их действия, не как действия врага, а словно бы в шахматы с ними играете. Без ненависти, без злобы.

— Любое сражение, любая операция — это и есть шахматная партия войны. Вас что, в училище этому не учили, лейтенант?

— Не оканчивал я никаких училищ, — недовольно проворчал Глодов. — Во время войны дослужился. Словом, не профессионал я, капитан, если вас интересует именно это. А что касается сегодняшнего боя, то минут через двадцать-тридцать немцы основательно окружат нас, а держаться нам нужно будет как минимум до утра.

— И что же вы предлагаете? — спокойно спросил Андрей, переворачивая палочкой покрывшиеся серым налетом остывающие угли.

— Думаю, нужно вывесить этот чертов флаг, — ответил Глодов.

— Что-что?! — только сейчас встрепенулся Беркут, оторвав взгляд от костра. — Какой еще флаг?!