Стеван Вргович - Партизанскими тропами

Пограничная станция Чоп. Это уже советская территория. Рабочим приказали сообщить на родину, что они находятся «где-то в России».

До фронта было еще далеко. Линия фронта на реке Дон была прорвана еще в январе. Остатки 2-й венгерской армии отступили с Дона на Украину.

Эшелон с мобилизованными рабочими прибыл в украинский город Коростень, важный железнодорожный узел. В этом городе потрепанная 2-я венгерская армия доукомплектовывалась, здесь же находились и ее некоторые армейские службы.

Батальон мобилизованных рабочих разместили по окрестным селам. Мне запомнилось название лишь одного села, где расположилась сводная рота, позже почти в полном составе перешедшая к советским партизанам. Село называлось Пашиновка.

Отношение хортистов к рабочим по сравнению с тем, каким оно было во время их пребывания в Венгрии, теперь в корне изменилось. Мобилизованные под охраной немцев работали на разгрузке и погрузке железнодорожных вагонов. За работой был установлен строгий контроль. Окрики «Los! Los!» [3] Давай-давай! (Нем.) заставляли отказаться от мысли хоть как-то увильнуть от работы.

В Пашиновке рабочие быстро установили контакты с местным населением. В основном это были старики, женщины и дети. Часто издалека, откуда-то из-под Овруча, доносились звуки выстрелов, и наши рабочие не могли не заинтересоваться этим. Очень скоро они узнали, что это действовали партизаны, боровшиеся против немецких и венгерских оккупантов.

Командовал 1-й ротой Эден Хекшток, венгерский немец, офицер хортистской армии. Это был чудовищно грубый и жестокий человек. Как никто другой, он умел издеваться над подчиненными, поскольку считал мобилизованных рабочих врагами немецких фашистов, а следовательно, и его самого. Ко всему прочему он был еще запойным пьяницей.

Среди крестьян, у которых он доставал алкогольные напитки, оккупационные денежные знаки не пользовались популярностью. В обмен на самогон они просили сало, маргарин, муку и другие продукты питания. И ротный не считал для себя зазорным обменивать на самогон продовольствие, предназначавшееся для рабочих.

Когда командир напивался, а это случалось часто, он поднимал всю роту по тревоге. По этой команде мобилизованные рабочие быстро строились, и ротному доставляло огромное наслаждение наблюдать за возникавшей при этом суматохой. Плохо приходилось тому, кто мешкал и опаздывал встать в строй. За якобы допущенные прегрешения отдельных рабочих, как правило, наказывалась вся рота. Людей заставляли долго маршировать, продолжительное время выполнять команды «Ложись!», «Встать!», которые подавались в нарастающем темпе. Это вызывало у всех с трудом сдерживаемую ярость и озлобление.

Звание Хекштока соответствовало чину капитана в югославской армии. Его заместителем был лейтенант с изысканными, аристократическими манерами. Последний походил на человека, не перестающего удивляться тому, как он мог оказаться среди этого простонародья, к которому причислял и самого командира. Заместитель командира роты приложил максимум усилий, использовав все свои связи, чтобы добиться перевода в Венгрию. В конце концов ему удалось это сделать. Немаловажную роль, вероятно, сыграло его дворянское происхождение, весьма ценившееся в хортистской Венгрии.

Рабочие прозвали его строевиком, потому что он постоянно требовал держать шаг в строю, когда их гнали на работу, в столовую или в бараки. Он заметно отличался от командира, и всех рабочих сильно обеспокоил его отъезд.

Постоянно пьяный командир роты все чаще впадал в буйство. Ни с того ни с сего он избил как-то возчика Йоца Йоцича из Србобрана, а Лазара Еврича Туту из Шайкаша стал топтать ногами. Однажды в припадке белой горячки он приказал Живоину Драгину из Ады, сербу по национальности, солдату хортистской армии, расстрелять Туту. Драгин не выполнил этого приказа и умышленно промахнулся, выстрелив выше головы.

Как-то группу рабочих послали в Коростень на медицинский осмотр, и они задержались там по уважительной причине.

Узнав о задержке, командир привел оставшихся в роте людей на пустырь и гонял их до полного изнеможения. По возвращении группы рабочих из города он и им придумал наказание, заставляя без конца ложиться, вставать и совершать десятиминутные пробежки. Устав подавать команды, он поручил делать это рабочему Николе Летичу, а сам отошел в сторону и продолжал наслаждаться страданиями людей. Через час Радомир Брашван из Нови-Сада потерял сознание. Ротный приказал облить Радомира водой, и, когда тот пришел в себя, его снова поставили в строй. Это издевательство длилось с двух часов дня до самого вечера.

И так повторялось изо дня в день. Однажды Хекштоку донесли, будто партизаны собираются освободить мобилизованных рабочих. Тотчас же роту подняли по тревоге, а охранники приготовились к бою.

После этого случая режим стал еще строже.

С помощью местного населения рабочие установили контакты с партизанами и стали готовиться к побегу. Правда, на это решалось лишь незначительное меньшинство. Многие продолжали колебаться. Необходимо было провести основательную разъяснительную работу для того, чтобы организовать побег к партизанам как можно большего числа людей, а в лучшем случае — всех. В тех условиях было трудно проводить широкую политическую пропаганду, и все же решившиеся на побег к партизанам рабочие пытались убедить колебавшихся в том, что обратной дороги домой нет и что судьба всех отправленных на Восточный фронт рабочих одинакова.

Однако некоторые в рабочих ротах еще верили поступавшим из дома сообщениям, будто бы «батальон направлен в СССР по недоразумению», будто бы владыка Ириней Джирич и депутат Милан Попович требует его возвращения на родину. Политически зрелые рабочие, а таких было большинство, не воспринимали подобные заверения всерьез. Они знали, кому служат владыка Ириней и Попович. Это особенно хорошо понимали, например, старый профсоюзный работник из Нови-Сада Душко Георгиевич, учитель из Шайкаша Момчило Крклюш, навсегда запомнивший новисадскую тюрьму, допросы и отношение хортистов к сербам в Бачке. Дальнейшие события подтверждали правоту тех рабочих, которые заявляли, что без борьбы нельзя надеяться на возвращение домой.

Однажды в июле 1943 года рабочих снова погрузили в вагоны. Никто толком не знал, куда их отправляют. Севернее города Коростень железнодорожные пути раздваивались. Одна магистраль шла на юг — в Венгрию, до которой было далеко, а вторая вела на северо-восток, на фронт, в неизвестность. Состав повернул на северо-восток. Всем сразу стало ясно, куда их направляют. А разве можно было ждать чего-нибудь другого? С присущим ему цинизмом ротный командир предсказал рабочим их дальнейшую судьбу: «Я привел на фронт четыре еврейские роты, и ни один человек не вернулся домой. То же самое ждет и вас».