Богдан Сушинский - Река убиенных

— Вы что, решили пригнать меня к Москве раньше дивизии СС «Дас рейх»? — вспыхнул Розданов, когда Штубер буквально под дулом пистолетика заставил его свернуть с кромки леса на поросший мелким ольховником склон долины.

— Понимаю, для вас предпочтительнее Санкт-Петербург.

— Хватит того, что ваши провинциальные мерзавцы забросили меня на левый берег Днестра раньше всех авангардных войск.

— Слишком многословны, поручик, — Штубер решил обращаться к нему так, употребляя более высокий чин Розданова, к тому же полученный еще в Белой гвардии. — Идти будете туда, куда прикажу. А что касается азов диверсантской науки, то преподам их вам чуть позже.

— Мне-то казалось, что я их уже получил.

В ответ Штубер снисходительно оскалился: «Русско-офицерская самонадеянность. И спесь. Развернутым строем, под знаменами, плечо в плечо и под барабанную дробь. Психическая атака, видите ли… При такой-то плотности огня! Довоевались!»

Просмотр белогвардейской кинохроники и советских «революционных» фильмов был когда-то одним из элементов подготовки в разведшколе. Поэтому Штубер знал, с кем имеет дело.

Но и Розданов тоже понимал, кого судьба послала ему в попутчики. И даже предполагал, что эсэсовской элите еще только надлежит сформироваться и что со временем не только Германия, но и вся Европа может получить вышколенную, огнем и словом закаленную военно-политическую касту.

Улыбка этого рослого, смуглолицего, совершенно не похожего на немца верзилы — впечатляла. Как и его внешность. А еще поручику бросилось в глаза, что ведет себя оберштурмфюрер как-то слишком уж уверенно, словно оказывался в этих краях и в подобной ситуации по крайней мере раз десять; при этом — никакого красования; и эта манера говорить — холодно, властно и с чувством нескрываемого превосходства…

— Вас готовили в диверсионной школе? — негромко поинтересовался оберштурмфюрер, когда, спустившись в долину, они перебрели через каменистую речушку и короткими перебежками начали приближаться к чернеющему на опушке леса сараю с сеновалом. Новое, добротное строение это стояло метрах в пятидесяти от дома, на возвышенности, и вместе с ним составляло чуть отколовшийся от деревни хуторок. Более удобного места для того, чтобы передохнуть и привести себя в порядок, даже трудно было себе представить.

— Будем считать, что в школе. На самом деле — нечто вроде ускоренных курсов: прыжки с парашютом, рукопашный бой, диверсии на дорогах… Добровольцем в вермахт я попросился только в марте сорок первого. Когда понял, что от похода на Россию вашему фюреру не удержаться.

— Так вы еще и доброволец! Тогда в чем дело, поручик? Я не должен слышать никаких роптаний.

Подбежав к сараю, Штубер ударом сапога толкнул дверь и, пригнувшись, нырнул внутрь. Никого. Прикладом пулемета и каблуками сапог оторвал в нижней части две доски задней стенки, чтобы обеспечить себе отход к лесу, и настороженно осмотрел опушку.

— В вашем распоряжении, поручик, полчаса. Отдышаться, залатать гимнастерку, вырезав лоскут из нижней ее части, а главное, застирать кровь на воротнике.

Штубер еще раз осмотрел пулемет, повозился с ним, чтобы лучше освоиться с русским оружием, проверил пистолет. Из вещмешка, который ему перед заброской выдали вместо привычного немецкого ранца, он достал кобуру с русским пистолетом и пристроил ее к ремню. Оттуда же он извлек красноармейскую офицерскую фуражку.

— Так с какой это стати вы решили стать добровольцем доблестного вермахта? — поинтересовался он, надев фуражку и полюбовавшись на себя в маленькое дамское зеркальце. — Неужели столь сильно прониклись духом национал-социализма?

При слове «социализма» Розданова буквально передернуло.

— Какого еще социализма? — презрительно процедил он, стаскивая с себя гимнастерку.

— Национал, поручик, национал… батенька. Но социализма. По Марксу–Ленину определяемся, — осклабился оберштурмфюрер СС. Так что с большевичками вашими нам больше по пути, нежели с вами, отрыжкой капитализма.

Розданов понимал, что германец откровенно издевается над ним, но сейчас не время для ораторских диспутов.

— Я уже объяснил: немецкая армия меня интересует постольку, поскольку она совершает поход на Россию.

— Это не поход, поручик. Это война. После которой от той, прежней вашей России останутся лишь смутные воспоминания.

— От этой, прежней нашей России, оберштурмфюрер, уже давно остались только воспоминания. Поэтому я и пришел в ваше воинство, что хочу возродить ту, нашу, Россию.

Штубер снисходительно ухмыльнулся.

— Это вы, Розданов, о той, «единой и неделимой», которой все наши эмигранты буквально грезят?!

— Да, о той.

— Ну, знаете… Не советовал бы заблуждаться на сей счет, — проговорил он, внимательно осматривая хорошо открывавшийся из дверного проема склон долины. — Но если вы истинный офицер, — тут же решил подсластить преподнесенную Розданову пилюлю, — то конечно же сумеете влиться в немецкое офицерское братство. Возможно, даже станете офицером войск «зеленых СС». В конце концов, вы служите в лучшей, дисциплинированнейшей и преданнейшей своей государственной идее армии. Вы не могли не понять этого. Ну а в случае победы, когда с большевиками будет покончено, вы тоже не будете забыты, поручик. Надеюсь, хоть что-нибудь да осталось в России от вашего бывшего имения?

— Вряд ли.

— Ничего, отстроите. Как офицеру, вам выделят гектар-другой земли.

— Меня не жадность ведет сюда, оберштурмфюрер…

— А ненависть.

— Точнее будет сказать — месть.

— Если вы ожидаете, что я начну распространяться по поводу того, что ненависть — плохая советчица, то зря. Ненависть — святое чувство, способное повести воина на любой подвиг. Но только воина. Если же она становится достоянием труса, — а такое случается довольно часто, — тогда это уже не подвиг, а гнусная месть.

Розданов промолчал, но Штубер и не требовал его ответа. Выйдя из их случайного укрытия, Штубер приблизился к жердям, которые служили воротами, и, налегая на верхнюю из них, какое-то время всматривался в поросший кустарником гребень склона. Он специально вышел сюда, чтобы привыкнуть к обстановке, привыкнуть к своей красноармейской форме, вжиться в роль красного командира. Он знал, как это трудно: покинуть укрытие в тот момент, когда нужно предстать перед врагом, без «обживания местности», без уверенности в том, что ты готов встретиться с ним лицом к лицу, выдавая себя не за того, кто ты есть на самом деле.

— И каковы наши дальнейшие действия, оберштурмфюрер? — появился рядом с ним Розданов.

— Товарищ командир…

— Не понял.

— Пока мы в тылу у красных, обращаться ко мне только так, как принято у них.