Джурица Лабович - Грозные годы

После обеда к нам подошло подкрепление, и мы заставили усташей отойти. Потом меня отправили с пакетом в соседнее село. Когда шел, наткнулся на убитого крестьянина. Рядом с ним лежала собака. Это было на самой дороге, возле сожженной церкви. Под ними растеклась большая лужа крови. Ох, как тяжело видеть такие картины!» Где ты видел убитого человека и собаку? — Стево поднял голову от блокнота.

— При выходе из села. Здесь всех перебили.

Стево продолжал читать. Это была самая последняя запись:

— «В Стригове не лают собаки. Усташи поубивали их вместе с людьми».

На последней странице стояла подпись: «Младжен М. из 6-й бригады».

Стево поднялся. Младжен, который все это время внимательно за ним следил, спросил:

— Думаешь, я понапрасну порчу бумагу?

— Почему же?

— Пишу, чтобы все это не забылось. Если погибну я, останется дневник...

Стево обнял за плечи юношу, ставшего ему удивительно близким и дорогим.

Они вышли из сарая.

— Ты хорошо пишешь, Младжен, не бросай этого, — сказал Стево.

— Мне и самому интересно.

Они стояли перед раскрытой дверью, и по двору протянулись их тени. Стево стал расспрашивать Младжена о жизни. Этот молодой партизан очень заинтересовал его. Вдали, где проходила железная дорога, занялось зарево. До них донеслось несколько взрывов и нечастая стрельба.

— Там сейчас мой друг Ранкан. Очень я за него боюсь, — тихо проговорил Младжен. — У него сегодня день рождения. А вчера он со мной поделился: его мучает предчувствие, что он должен погибнуть.

— Ерунда, только дураки верят в предчувствия.

— Знаешь, я тоже иногда начинаю очень бояться смерти, только никому не говорю об этом, — признался Младжен.

Он вернулся в сарай, улегся на солому и вскоре заснул, А Стево еще долго стоял, прислушиваясь к далеким разрывам...

Партизанский суд собрался, чтобы решить дело бойца Йои. Зрители испытывали различные чувства: одни пришли из простого любопытства и теперь с интересом ожидали начала, другим было явно не по себе, третьи шепотом спорили об исходе суда. Йоя в партизанах давно, с первых дней восстания. До этого работал на шахте «Любия», рубил уголь. В отряде он показал себя превосходным пулеметчиком и, кроме того, специалистом по организации засад на дорогах. Руки у него были большие, мозолистые. Он очень этим гордился и любил повторять, показывая собеседнику свои ладони:

— Вот здесь вся моя биография! От начала и до конца. Смотри и завидуй!..

Когда у него отобрали оружие, Йоя сначала растерялся.

— Меня — арестовывать?! — пораженно спросил он у партизан, которые должны были отвести его под конвоем в штаб.

Партизаны молчали, и это молчание было яснее всяких слов. Йоя вспыхнул. Он понял, что на прежнее уважение товарищей может не рассчитывать. А все из-за пестрого и крикливого петуха, взятого без спроса у вдовы Елены из деревни Криваи.

В одном из классов сельской школы на длинной скамье расположились судьи. Лица были хмурые, неприветливые. Лишь глаза одного человека смотрели грустно, без недоброжелательства. Это был связной Малиша, самый молодой партизан в батальоне. Он не очень-то хорошо чувствовал себя в непривычной роли судьи. К тому же он никак не мог понять, почему это Йою, одного из самых храбрых партизан, каких он знал, подвергли такому унижению, почему товарищи смотрят на него с презрением.

«Неужели все это из-за какого-то паршивого горластого петуха? — думал Малиша огорченно. — А скольким петухам я сам свернул головы в своей жизни? Перелетят, бывало, через забор в наш огород и начинают семена из грядок выклевывать. Я бегу их разгонять. Тех, которые побольше да понахальнее, иногда и палкой огрею, а если поймаю, то и голову сверну. Мать меня за это сколько раз за уши таскала, потому я таким лопоухим и стал. Не очень-то красиво, но кто будет смотреть на уши на войне? А Йоя всего одного петушка стащил — и вот, пожалуйста. Чего только этим взрослым не взбредет в голову! Решили человека погубить. А из-за чего? В конце концов за этого куренка и заплатить можно. И все бы решилось само собой без шуму и сраму».

Малиша мучился в томительном ожидании. Пытаясь успокоиться, он крепко сжал колени и положил на них руки, чтобы удержать дрожь. Украдкой огляделся, не заметили ли товарищи его слабость. Однако все сидели с равнодушными, как ему показалось, лицами, у многих на коленях лежали планшетки и блокноты. «Чтобы записывать грехи Йои», — подумал Малиша.

Йоя, сгорбившись и горестно опустив голову, сидел на стуле перед судьями. Порой казалось, что он внимательно рассматривал рваные носки своих опанков, из которых выглядывали грязные пальцы. Потом он тяжело вздохнул и поднял голову: его тусклый, ничего не выражающий взгляд устремился прямо на Малишу. Тот весь сжался — ему почудился в этом взгляде горький упрек. А судьи неторопливо листали какие-то бумаги, обстоятельно готовясь к такому серьезному делу... Малиша смотрел на лицо Йои, и ему казалось, что губы Йои шевелятся и он слышит слова: «Неужели и ты против меня? Ты ведь знаешь, у меня трое детей, Как же им жить с таким позором? Малиша, Малиша, я помог тебе стать настоящим партизаном и никогда не думал, что ты мне за это так отплатишь...»

Паренек заерзал на своем месте, отвернулся к окну, за которым на холме виднелись крестьянские дома. Скользнув взглядом по почерневшим крышам с закопченными трубами, он снова повернулся к Йое. Их взгляды встретились, но оба сразу же опустили глаза.

«Я не один здесь судья. Что я могу сделать? Меня включили в состав суда, потому что больше некого было», — рассердился Малиша.

Он снова посмотрел Йое прямо в глаза. Казалось, только они одни и жили на известково-бледном, обросшем густой бородой лице партизана. Малише вдруг пришла в голову страшная мысль, что эти глаза, возможно, скоро навсегда закроются. Когда партизанский суд, который не прощает ничего ворам и мародерам, вынесет свое решение, раздастся выстрел, другой — и все... Это произойдет у подножия горы, в лесу, который всегда приглушает любые звуки. Где-нибудь на поляне вырастет небольшой холмик, и не будет над ним никакой надписи. Малиша вспомнил слова командира батальона, сказанные им на крестьянской сходке в деревне Криваи:

— Революция, если необходимо, может покарать и тех, кто за нее стоит. Знайте: если кто провинится перед народом, пусть пощады не ждет.

Трудно сказать, о чем бы еще успел подумать Малиша, если бы председатель суда Обрад не встал. Одернув гимнастерку, он откашлялся и, заглянув зачем-то в свои бумаги, начал:

— Мы должны разобраться в нехорошем деле, товарищи! Надо быть объективными. Йоя запятнал имя бойца народной армии. Вы все знаете, по деревне говорят — партизан украл петуха! Может ли вор быть партизаном?