Войцех Ягельский - Башни из камня

В декабре девяносто четвертого генерал Павел Грачев, уже став Министром обороны Российской Федерации, отдал своим войскам приказ идти на Чечню. Кремлевским начальникам пообещал покорить Кавказ в течение несколько дней. После двух лет кровопролитной войны разбитые и опозоренные российские войска получили новый приказ — отступать. Их победителями стали кавказские горцы под командованием полковника Масхадова.

Когда его полк выходил на полевые учения, Масхадов собирал совещание, как будто готовился к важнейшей из войн. Солдаты могли стоять на плацу два, три, четыре часа, полдня, если чего-то не хватало, если что-то было не так. Проверялось наличие всего необходимого — маскировочных сеток, котелков, саперных лопаток, полевых душей. Чего не хватало, он приказывал изготовить своими силами, но обязательно в размерах и цветах, предписанных армейским регламентом.

Полковник Завадский вспоминал в интервью одной из российских газет о передислокации полка на зимний полигон в Литве. Во время смотра оказалось, что нет белых брезентовых чехлов на автоматы, делающих их незаметными для противника. «На Балтике снег в феврале бывает редко. Аслан отдал приказ «разойдись!», вызвал меня и резко бросил: Где брезент? Я пробовал его успокоить. Где ты видишь снег? — спрашиваю. А он в ответ: А какой у нас месяц? Ну, февраль. А какое время года? Ну, зима. Значит надо вести себя так, как положено зимой. Сшили мы, в конце концов, эти чехлы из старых простыней. У Аслана все должно было быть по уставу. Страшный педант».

Им восхищались, ему завидовали. Не только талантам, но и тому, что всем достигнутым, он был обязан только себе, а не влиятельным родственникам или друзьям в верховном командовании. Каждое подразделение, которое ему поручали, в короткое время становилось лучшим, образцовым со всех точек зрения. Его солдаты проводили время на полигонах, спортивных площадках, в гимнастических залах. Солдаты из других отрядов после службы бездельничали или искали возможность выпить. А у солдат Масхадова даже свободное от учений время было заполнено бесконечными экзаменами, соревнованиями, беседами. Масхадов сам, на равных правах с солдатами, участвовал во всех конкурсах. Заставлял это делать и своих офицеров. Каждого солдата постоянно оценивали, хвалили за успехи, ругали за их отсутствие.

Казалось, у него не было недостатков. И за этого его не любили. Командиры других отрядов, которые постоянно проигрывали ему в различных конкурсах, оценках уровня подготовки, которые во всем ему уступали, не терпели его за это рвение, за то, что он постоянно повышал планку, вынуждал их делать лишние усилия.

Кляли его, на чем свет стоит, и собственные солдаты. Избавленные от убийственного в армии безделья, ощущения заброшенности и полной ненужности, они задыхались от его постоянной опеки, постоянного присутствия, постоянного контроля. Боялись строгих наказаний, которые на них сыпались не только за неподчинение, но даже за малейшую небрежность.

Возможно, именно это, бьющее в глаза, совершенство и отсутствие протекции, были причиной того, что он так и не достиг своего предназначения.

Однако тогда, в Венгрии, он чувствовал себя властелином мира, жизнь казалась прекрасной. Служба в одном из вассальных государств Советского Союза была наиболее престижной с точки зрения карьеры, да и просто приятной в смысле условий. Восточная Германия, Чехословакия или Венгрия — это вам не понурый гарнизон на Волге или Балтике. Там было тепло, богато, чувствовалось пространство.

Ему прочили блестящую карьеру. Даже когда из Москвы пришел приказ о переводе из венгерского Сегеда в Литву. Поедешь на какое-то время домой — предсказывали ему — только затем, чтобы вернуться в Венгрию, кто знает, может уже в качестве командующего артиллерией Южной группы войск.

Но в Венгрию он уже не вернулся. Не успел. Счастье, которое ему до сих пор до неприличия сопутствовало, отвернулось от него, как будто устыдившись. Покинуло оно и Советский Союз, который чеченец Масхадов привык считать своей страной. Тогда он еще не предполагал, что это только начало смуты, а он и его ровесники станут потерянным поколением сорокалетних, пришедших в мир слишком поздно, чтобы подняться в жизни на самый верх, и слишком рано, чтобы, не имея, что терять, просто стать героями.

Литва объявила независимость, а находящиеся на ее территории российские войска оказались за рубежом. Как это случилось раньше в Венгрии, Польше, Германии. Никому они там теперь не были нужны, никто их не боялся, никто ничего даром не давал. Со всех сторон шли требования как можно скорее покинуть страну. Из Европы потянулись на Восток целые составы эвакуированных российских гарнизонов, которые разворовывались и распродавались по пути собственным командованием. Мощная, непобедимая российская армия возвращалась в страну в нищете и унижении. Дома ее никто не ждал, не приветствовал, не морочил себе голову проблемами солдат — что с ними будет, чем займутся.

Вильнюсскую дивизию Масхадова расформировали, а полк самоходных орудий, которым он командовал, перевели куда-то на болота под Ленинградом, теперь снова ставшим Санкт-Петербургом. Масхадовские артиллеристы вместе с семьями вынуждены были из теплых, удобных казарм в Вильнюсе переселиться в брезентовые палатки, разбитые где-то в лесной пустоши.

Масхадов, избранный председателем офицерского собрания, несмотря на трудности и тотальный балаган, как всегда требовал ото всех, и от себя в первую очередь, безупречности во всем. Его бесконечные вопросы и постоянные требования вызывали только раздражение начальства, беспомощного, слишком поглощенного своими собственными проблемами, своей судьбой, чтобы заниматься чем-то еще.

Во времена, когда правило бесчестие, совершенство и рыцарство Масхадова, всегда так раздражавшие коллег, стали невыносимыми. Неожиданно блестящая карьера чеченского полковника, для которого не существовало ничего, кроме совершенствования военного ремесла, была поставлена под вопрос. Начались претензии в отсутствии то одного, то другого, нарекания, вмешательство во все его дела.

Наконец, на одном из совещаний произошло то, что должно было произойти. Оскорбленный Масхадов подал рапорт об отставке. Он, вероятно, не верил, что армия не встанет на его сторону, что так вот просто избавится от него; в конце концов, ему не доставало одного только ордена до звания Героя Советского Союза. Обычно дела об отставке тянулись целыми месяцами. В случае Масхадова армейская бюрократия проявила, однако, исключительную расторопность. Ответ пришел через три недели: переведен в запас. На прощальный прием, который дало в его честь начальство, Масхадов не пришел.