Войцех Ягельский - Башни из камня

— Дед рассказывал мне, что когда-то в башнях вместе жили и люди, и скотина. Земли здесь всегда было мало, она не могла прокормить, люди пасли скот, — бормотал Мансур, время от времени бросая взгляд на внимательно слушавших его Мусу и Омара. — Пастухи загоняли на ночь стада в башни, чтобы уберечь от воров. Но когда подворачивался случай, сами нападали на соседние аулы и грабили их. Если успевали загнать украденных коров, овец или коз в башню и запереть ворота, стадо становилось их законной собственностью.

Самолеты появились на рассвете, когда мы допивали чай. Вылетели неожиданно из-за леса, направляясь прямо на деревню. Летели низко, над самыми крышами и верхушками фруктовых деревьев в садах. Казалось, достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться пальцами до их стальных брюх. Когда они так стремительно приближались к нам, становясь все огромнее и страшнее, хотелось кричать пилотам, чтоб они подняли машины, иначе разобьются о проселочную дорогу.

От их рева зазвенели стекла в окнах, задрожала земля.

Исчезли за пригорком, чтобы через минуту вернуться. Мы стояли во дворе, задрав головы, вглядываясь в их темные силуэты, едва различимые в солнечном блеске. О том, что они приближаются, говорил теперь только нарастающий, пронзительный вой.

Ребятишки, выбежавшие на дорогу, чтобы лучше рассмотреть летающих чудовищ, теперь в смертельном ужасе прятались за заборами. Во дворе жена Мансура судорожно прижимала к груди заходящегося в плаче младшего сына. Прижимала головку ребенка, закрывая ему ладонями уши.

Во всей деревне люди замерли, задрав головы, пустым взглядом уставившись в небо. Стояли так беспомощно, стараясь не думать о том, что однажды бомбы упадут на их дома и сады.

После очередного, четвертого или пятого захода, самолеты исчезли за лесом. Через несколько секунд оттуда донеслись глухие отголоски взрывов.

Прошла еще минута и жители деревни пришли в себя. Некоторое время привыкали к внезапной тишине. Еще минута, и уже спорили, пытаясь угадать, куда попали бомбы. В мост на реке? Поляну над озером? Кирпичный завод в ущелье?

Мансур был уверен, что самолеты сбросили бомбы на Сержень-Юрт, недалеко отсюда. Мы вышли, по дороге расспрашивая о самолетах. Люди показывали руками горы, кивали головами. Мы взбирались все выше по извилистой лесной тропе, которая вывела нас на широкую поляну.

Деревня называлась Элистанджи. Никто здесь не выискивал в небе самолеты, никто их не ожидал.

Когда взорвались первые бомбы, самолеты уже исчезали в солнечном блеске за горными вершинами на границе с Дагестаном. Только когда стихли взрывы, а ветер развеял над деревней черный дым, люди бросились искать в траве, под деревьями сада своих близких. В тот день в Элистанджи погибло от бомб тридцать пять человек, в основном женщины и дети. Шестьдесят были ранены.

Большинство бомб упало на площадь, во дворы домов, рядом с мечетью, во дворе школы. Между улицами Сельская и Школьная не осталось ни одного уцелевшего дома. Стрелки часов в разрушенных домах остановились в 7.45 утра.

В это время мужчины как всегда собирались на площади, и неторопливо готовясь к молитве в мечети, обсуждали важные дела, а женщины выгоняли детей в сад, чтобы не мешали на кухне.

— Было очень тепло, солнце светило, как летом. Мне и в голову не пришло, что это прекрасная погода для бомбежки. Хоть бы я услышала подлетающие самолеты! Так нет, ничего не слышала. Чистила картошку, и тут вдруг страшный грохот, с земли поднялось облако дыма. Когда дым осел, я увидела на траве под деревом тела старшей дочери и сына. Самый младший, Саид Мансур, лежал в колыбели, весь в крови. Осколком ножку оцарапало.

— У нас в деревне никогда не было никаких партизан. Приходили разные люди, просили впустить их в деревню, граница с Дагестаном совсем близко, за горами. Мы не соглашались. А нас все равно разбомбили.

По всей деревне разлетался стук молотков и топоров. Мужчины подправляли дома, которые еще можно было спасти. В изрытых бомбами садах голосили женщины.

— Чтоб их пекло поглотило! Чтоб вас всех пекло поглотило!

В машине Мансур слушал потертую кассету с песнями чеченских бардов о священной войне, мученичестве и свободе.

Отправляясь на бесконечные войны, чеченцы брали в свои отряды певцов и поэтов, создавать летопись их мужества, преданности делу, блестящих побед и героической смерти. Поэтам и певцам нельзя было ни воевать, ни гибнуть. Они должны были быть рядом с войной, чтобы лучше ее рассмотреть, хорошо прочувствовать. Но их задачей было выжить, в песнях и стихах собрать рассказы других и передать их потомкам.

Тогда, осенью девяносто девятого, Мансур, а вместе с ним и вся Чечня, слушали песни Имама Алимсултанова. Его любили, потому что он провел с партизанами всю войну, два года в горах, лесах, окопах и в схронах. Чеченские боевики берегли его как величайшее сокровище, как главнейшего командира. Он не раз умолял дать ему автомат и разрешить драться. Они отказывали и объясняли, что своей гитарой и песнями он лучше послужит победе, чем сто вооруженных до зубов джигитов. Алимсултанов, искавший смерти на войне, нашел ее в мирное время, когда при нем не было заботливых телохранителей — партизан. Его застрелили в Одессе, где он записывал новую пластинку.

Российские солдаты, у которых не было в отрядах поэтов, покупали у чеченцев пластинки и кассеты Алимсултанова, хоть он пел — правда, по-русски — о священной войне, исламе и неверных. Наверное, старались не слушать слов. Видимо, их очаровывало само пение и мелодия, напоенная такой близкой им сентиментальностью и пафосом.

А молодые чеченцы так же восхищались песнями российского барда Владимира Высоцкого, особенно одной, о волках. Хоть сам Высоцкий давно умер, а стихи об облаве на волков написал тогда, когда в Чечне никто и не помышлял о новом бунте, чеченские джигиты верили, что песня была именно о них. Они же сами говорили о себе: волки. Старого волка выбрали в качестве герба на знамени, девиза борьбы, отличительного знака. Откуда им было знать, что необыкновенный талант, которым добрый Господь благословил русского поэта, заключался среди прочего и в том, что, слушая его песни, каждый был убежден, что они говорят именно о нем.

Не на равных играют с волками

Егеря, но не дрогнет рука.

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка.

Идет охота на волков, идет охота.

На серых хищников, матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков…

Я спросил у Мансура, откуда у чеченцев взялась эта любовь к волкам.

— Волк? — мой вопрос его явно застал врасплох, никогда раньше он, похоже, об этом не задумывался. — А я знаю? Может, потому что он такой смелый, гордый, свободный. Говорят, он умирает молча.