Богдан Сушинский - Жестокое милосердие

Судя по карте, неподалеку, за речкой, должно было находиться небольшое село. В машине нашлось три немецких плаща-дождевика. Укутавшись в них, Корбач, Анна и новичок группы, Сигизмунд, пошли к нему в надежде раздобыть чего-нибудь съестного и договориться о ночлеге.

Сигизмунд Оржецкий оказался в их группе лишь за два часа до того, как они вынуждены были свернуть с шоссе в этот лес. Партизаны остановились у руин какого-то завода, чтобы Корбач мог немного покопаться в моторе. Все остались у машины, лишь Беркут решил обойти территорию и осмотреть окрестности. Это-то любопытство едва не стоило ему жизни.

Дойдя до наиболее разрушенной части длинного заводского корпуса, он остановился, чтобы полюбоваться небольшим, с довольно живописными берегами, озерцом и, задумавшись, чуть было не получил нож в спину.

Андрей до сих пор не мог определить: услышал ли он у себя за спиной какое-то движение, или же сработало предчувствие, заявили о себе инстинкт самосохранения и какое-то, выработанное им уже во время войны и многолетних тренировок, подсознательное ощущение опасности. Как бы там ни было, оглянулся Беркут именно тогда, когда человеку с занесенным ножом осталось ступить до него два неслышимых — по густому травяному ковру — шага, которые более опытный убийца мог бы преодолеть в стремительном кошачьем прыжке.

Это уже потом Андрей поймет, что случай свел его с неопытным и хилым — худощавым, со слаборазвитой мускулатурой — парнишкой лет семнадцати. А тогда, резко оглянувшись, он встретился с полным ненависти взглядом убийцы. Встретился, замер, и лишь молниеносная реакция позволила Беркуту в последнее мгновение отшатнуться, так что нож всего лишь пропорол его ремень. И тут же отбил второй удар — неумелый, однако нахрапистый, и для любого не обученного приемам офицера вермахта — убийственно неотвратимый.

Лейтенант обезоружил Сигизмунда (это он уже позже назвал себя), однако юркий парнишка ужом выскользнул из рук, отполз, дотянулся до куска кирпича, и Беркуту пришлось еще раз обезоруживать и сбивать его с ног. Но даже поверженный, Сигизмунд все еще пытался впиться зубами в кисть Андрея и, ожидая смертного мгновения, неокрепшим еще голоском сумел прокричать-прохрипеть: «Нех жие Жечь Посполита!»

Беркут даже не решился ударить его. Нож сунул себе за пояс и, захватив новоявленного мстителя на болевой прием, привел к машине. Несколько минут он, Корбач и Арзамасцев пытались убедить парнишку, что они не немцы, поговорить с ним, однако Сигизмунд упорно не доверял этим людям. Даже то, что Кирилл говорил по-русски, не производило на него абсолютно никакого впечатления.

— Прикончить его, чтоб не выдал, — заключил Арзамасцев, первым убедившись в безнадежности допроса. — Сигизмунд понял его, еще раз крикнул свое: «Нех жие!…», но в это время вернулась отлучавшаяся по своим делам Анна, и Сигизмунд, как-то сразу признав в ней польку, словно бы переродился.

Еще через полчаса они уже знали, что он — из древнего дворянского рода, в котором все мужчины были военными, и что в начале войны, получив сообщение о гибели своего отца-полковника, он создал небольшую патриотическую организацию «Орлы Полонии», строившуюся по принципу масонской ложи.

Через месяц в эту организацию уже входило двадцать два бывших гимназиста (Сигизмунд считал это большой силой), и она ставила своей целью поднять всенародное восстание, чтобы не только освободить Польшу от гитлеровцев, но и возродить в ней королевскую монархию, как единственно приемлемую для Польши форму власти. Причем не такую «гнилую» монархию, которая существовала в этой стране в течение нескольких столетий, и при которой каждый новый король избирался элекционным сеймом, что неминуемо приводило к кровавой вражде дворянских кланов, а настоящую, династическую, традиционно-европейскую.

Выслушав всю эту пылко изложенную программу, партизаны из деликатности промолчали, только Анна, восхищаясь его мужеством и преданностью, по-матерински сочувственно погладила «вождя польских монархистов» по голове.

— Теперь вы, пан лейтенант-поручик, — возвышенным тоном произнесла она, — знаете, каких мудрых и преданных юношей способна рождать земля польская!

— А главное, воинственных, — стараясь скрыть иронию, произнес Беркут, осматривая свой «помеченный» ножом Сигизмунда ремень.

— Да, и воинственных — тоже, — вдруг воспылала в груди Анны национальная гордость польки. — И напрасно вы по этому поводу иронизируете.

— Только что ваш юный земляк предпринял сразу три попытки убить меня, — достал Беркут из-за пояса трофейный нож Сигизмунда. — Какая уж тут ирония?

— Именно потому, что он все еще юный, на вашем месте я была бы снисходительной.

— Но лейтенант ведь не пристрелил его! — оскорблено вступился за своего командира Арзамасцев. — Хотя на его месте я тут же прикончил бы вашего юного партизана.

— Именно поэтому вам, ефрейтор, никогда не стать лейтенантом-поручиком! — отомстила ему полька.

— Кстати, насколько я понял, в образе первого короля возрожденной Польши и основателя новой королевской династии — Оржецких — наш юный воитель видит самого себя? — поинтересовался Беркут, пытаясь тем самым не допустить ссоры между Анной и Арзамасцевым.

Вопрос был задан по-немецки, поэтому Сигизмунд прекрасно понял его.

— Хотя я свою кандидатуру пока еще не выдвигал, однако наша организация «Орлы Полонии» такое решение уже приняла. В нужное время именно это решение будет оглашено на заседании польского Сейма. Тем более что наш древний род породнен кровью с той же династией, из коей происходили Владислав IV и Ян-Казимир, с войсками которых пришлось воевать вашему Богдану Хмельницкому; а также многие другие польские короли, политики и военачальники.

— В таком случае, рад приветствовать вас в своем боевом лагере, Сигизмунд вы наш Великий, — теперь уже действительно не удержался от саркастической ухмылки Беркут. Хотя мысленно тут же остепенил себя: «А ведь все может быть! Первая организация, которую возглавил некий Владимир Ульянов, не имела в своих рядах и двадцати членов. Кто из императорской династии Романовых или какого-либо иного монархического семейства Европы мог бы предположить, чем на самом деле закончатся подобные же "государственные бредни" этого человека?!» А подумав это, попытался взглянуть на Сигизмунда Оржецкого иными глазами. Вот только совершенно иными взглянуть не удалось.

Хоть и был этот юный масон-повстанец хилым и болезненно бледнолицым, но держался с вызывающим достоинством, да и говорил так, словно и в самом деле уже держал речь в польском Сейме, собранном специально для избрания короля. Поэтому, слушая его юношеские мечтания о возрождении монархии, Беркут, хотя и воспринимал их довольно скептически, все же ни минуты не сомневался, что этот парень действительно верит в возможность такого исхода борьбы, в свой талант предводителя «новой волны возрождения униженной отчизны», и готов отдать за нее жизнь.