Олег Татарченков - Сунг

Уфимцев, не первый раз приезжавший в Таджикистан, знал, что выше чем расположен дом, тем уважаемее хозяин. Да краска с побелкой в этих местах — признак состоятельности.

«Лишнее свидетельство для местных, как выгодно служить вместе Россией, — подумал Игорь, покосившись на бородатого старшину, — Страна богатая и от пары банок краски, спертых с заставы, не обеднеет».

— Дорогим гостем будешь, приходи! — продолжал убеждать прапорщик, — Понимаешь, пять дочек жена родила, а тут — сын, наследник! Ко мне вчера, пока я на заставе был, «духи» с той стороны заходили. Два мешка муки уперли, но я их простил. Надо праздник встречать без темных помыслов!

«Это означает, что нужно брать автоматы, — подумал Игорь, — И гранаты прихватить. Если хозяин такой гостеприимный, то гости из-за речки могут пожаловать. Типа поздравить, кхе-кхе…»

— Поехали! — хлопнул он по плечу отца-героя, — только погоди, сейчас в «оружейку» загляну.

— Обижаешь… — «Сангак» скроил обиженную физиономию, — Я уже все принес! Автомат, «лифчик», гранаты для тебя в кузове лежат. Сам понимаешь, граница!

— Ты не спеши! — остановил прапорщика подошедший Валера, — Поедем через полчаса. Еще дела есть. Ты покури пока…

— В чем дело?! — спросил Витьковского Игорь, когда тот отвел его в сторону.

— На Сунге и переправе бой идет, — вполголоса проговорил тот, — Нельзя сейчас срываться, заставу без командования оставлять. — Заодно и поедим.

— Как поедим? — удивился Уфимцев, — Мы же вроде как в гости собрались! Ты чего, забыл основное правило Вини-Пуха: не ходить в гости сытым?

— Объясняю для непонятливых, — проговорил лейтенант, — Водка обычно у этих ребят паленая. Если ее пить на голодный желудок, можешь окочуриться. А на сытый — проблюешься и делов — то… Восток — дело тонкое, Петруха!

«Полчаса» лейтенанта Витьковского превратились в два. За это время Уфимцев успел сытно закусить голландскими консервированными сардельками с картошкой, придавив их десертом — фирменными заставскими оладушками. И, вернувшись в штабной вагончик, пристроиться на табуретке рядом с Валерой, слушавшего радиоэфир.

— Мда-а, — проговорил корреспондент, отковыривая языком с зубов прилипшие кусочки непропеченного теста, — Оладушки у твоего повара явно не самое любимое блюдо!

— А у него все блюда нелюбимые! — ответил лейтенант, снимая с головы наушники, — Готовить совершенно не умеет. Только научился разогревать консервы, да делать жареную картошку!

— Тогда какого рожна ты его поваром сделал? — удивился Игорь.

— Он на большее не способен. Вояка из него дерьмовый, стрелять не умеет — и как такое барахло из «учебки» выпустили! — к тому же за пределами кишлака любит языком трепать. Вот поэтому я его и пристроил до поры до времени. Особист скоро приедет, и я с ним это чудо в отряд отправлю: нечего здесь баклуши бить!

— Ничего себе наказание, — присвистнул Уфимцев, — Да о таком переводе все бойцы мечтают!

— Диалектика жизни, — вздохнул Витьковский, — Бойцы мне и здесь нужны. Но их мало, настоящих. Я не националист, Игорь, но мне становится тоскливо, когда с заставы уйдут последние русские «срочники». Таджики, может, народ более дисциплинированный, но воевать за государство не любят. Ну, нет у них имперского мышления! За семью, за клан — могут, но не за государство. А мои русские раздолбаи… Хоть они и раздолбаи, но, когда надо — воюют, как черти! Прикинь, что мне на днях мой сержант забубенил… Я ему замечание, а он в ответ: «Я через полгода, товарищ лейтенант, домой отсюда срулю. А вам здесь еще гнить и гнить!»

— Мда-а, — многозначительно промычал Игорь, поскольку комментарии были излишними, и окинул взглядом спальное помещения лейтенанта, — Валера, а зачем ты стены порнухой из «Плейбоя» обклеил?

— От горя, Игорек, исключительно от горя. Я здесь уже полгода сижу, баб не вижу. А это вот, — он провел рукой по обнаженным чреслам красоток, — наглядные пособия, чтобы не забыть, где и что у них находится!

— Проверяющих не боишься?

— Из Душанбе сюда не добираются. А свои… Свои знают и им наплевать. Не картинки важны, Гоша, а как я тут воюю. Я могу хоть Масуда здесь портрет повесить, они только сплюнут и отвернутся! Можешь гордиться, корреспондент: ты побывал в самой дырявой дыре!

Произнеся эту сентенцию, Витьковский снова натянул на голову наушники, посмотрел на часы (наступил очередной сеанс связи с оперативным штабом) и начал наговаривать в ларингофон какую-то абракатабру:

— «Гиндукуш», прием… «Гиндукуш», я — «Робинзон». Ответь «Робинзону»…

Лейтенант покосился на Уфимцева, отвел от себя коричневую эбонитовую коробочку тангеты и предложил:

— Гоша, сходи покури на улицу, а? Тут у меня, сам понимаешь…

Игорь, не обиделся. За свою карьеру военного корреспондента он уже привык, что вокруг него порхают тайны. И от них лучше держаться подальше, чтобы не погрязнуть в расписках о неразглашении. После этого ты станешь не журналистом, а дядькой без профессии с навсегда запечатанным ртом.

Поэтому Уфимцев безропотно поднялся с табуретки, нагло вытащил из пачки «Президента» Витьковского сигарету и вышел на улицу. Здесь он вновь столкнулся с «Сангаком». Прапорщик сидел на подножке заставской «шишиги» и тоскливо перекатывал под губой насвай.

— Когда поедем? — спросил он Игоря. — Скоро темно будет, а ночью здесь лучше не ездить.

— Хрен его знает, — ответил корреспондент, — Валера чего-то мудрит…

На крыльце вагончика появился лейтенант и обратился к прапорщику:

— Езжай один, мы не можем. Приказ штаба: находится в расположении…

Старшина горестно чмокнул насваем, полез в кабину и вытащил оттуда бутылку «Пшеничной»:

— Понимаю, служба! На вот, лейтенант, выпей за рождение сына!

— Ты чего?! — строго вытаращил глаза Витьковский, — Охренел? А вдруг бойцы увидят?!

Уфимцев торопливо выхватил из рук «Сангака» бутылку и спрятал за обшлагом камуфлированного бушлата (внешне корреспондент отличался от пограничников только тем, что на его военной форме не было знаков различия). После чего залез в кузов «шишиги» и забрал оттуда предназначенное для него оружие.

— На обратном пути поедешь, заберешь, — сказал он старшине. — Чтобы лишние стволы твоим гостям глаза не мозолили. А то возникнет желание пострелять. И не только в воздух…

Тот согласно кивнул головой и полез в кабину.

— Мудрит чего-то Юрков, — произнес Валера, когда прапорщик укатил в родной кишлак на грузовике, и офицер и журналист, на пару обойдя посты, сели за стол в вагончике, — Вроде и так усиление, а он еще вводную подкинул. Мол, на моем участке может появиться какая-то неожиданность. Огня по этой «неожиданности» не открывать, а сразу же доложить ему. Какая, к черту, «неожиданность»? Детская, что ли?! Или выпил с устатку товарищ полковник… Кстати, по поводу «выпил»… Где бутылка старшины?